- И по поводу баптистских семей и детей.
- Я Вам рассказывал про Крючкова?
- Про Крючкова? Что-то не припомню, расскажите.
- Ну что тогда? На дежурство во время их молебнов, собраний посылают представителей, и я сам ходил не один раз.
- Послушать: о чём там говорят?
- Просто поприсутствовать. Мы проследовали одну цель: чтобы они не вовлекали детей. Тогда такой закон был, что во все эти обряды детей привлекать нельзя. Дело вот в чём. Вы знаете прекрасно (я уже говорил об этом), что Дубовка – это сбор Богородицы, то есть это люди отовсюду, местных людей почти нет, все приезжие, причём, попали в Дубовку и как бывшие военнопленные, и как немцы Поволжья, и как татары, и как какие-то высланные. И вот попал сюда по причине «101 км» некий Геннадий Крючков. Был брат у него. Геннадий Крючков имел образование десять классов, т.е. восемь классов, сам - москвич, а его отец в Москве был пресвитером какой-то московской общины. Как специалист, попал работать в ЦЭЭМ в качестве электрика. Специалист был классный, развитый молодой человек, приличный и умел разговаривать. Стал ухаживать за комсоргом 8-ой шахты и женился на ней.
- Это о каких годах идёт речь?

Г.К.Крючков

- Это, где-то, 50-е годы, я еще в третьей школе работал. С Украины, с Поволжья приехали баптисты. Короче говоря, собралась вот такая община из старых баптистов. В частности, семья Буйвол такая: мама баптистка, а папа - просто рабочий человек. Главным образом, шли люди работать в ЦЭЭМ – это перемотчики моторов. Эта мама, как раз. Их с Украины директор переманил сюда для того, чтобы наладить перемотку моторов. Община образовалась, значит, и пресвитером они его избирают Крючкова. У них демократия. Но надо сказать, что они не очень великого интеллекта, зацикленные на религии (хоть на православной, хоть на какой-угодно), довольно односторонние люди, а этот был развитый человек. У этого Крючкова была хорошая трёхкомнатная квартира. У него было два сына и две дочери - четыре человека, и все, волею случая, учились в нашей школе. А поскольку они все были на учёте в горкоме партии (был какой-то учёт через поссовет, я тогда в этот вопрос не вникал), меня пригласила Валентина Васильевна Некрасова, третий секретарь горкома по идеологии: «Владимир Митрофанович, вот в вашей школе учатся несколько детей баптистов, Вы знаете об этом?» Я говорю: «Нет». Я и не знал тогда. Говорю: «А кто?» – «А вот Петя Крючков, Буйвол, - еще одну фамилию назвала, – Вы знаете, понаблюдайте за этими детьми, познакомьтесь с семьями; Вы же знаете, что существует закон, запрещающий религиозное образование детей, независимо от того, кто этим занимается: мама с папой или дядя чужой»… Познакомился я с Крючковыми: и с детьми, и с папой, и с мамой. Очень хорошие люди. И вот тогда я заинтересовался: что это такое? в такое время живём и какая-то религия? Просто самому было интересно. А ведь достать первоисточники тогда было невозможно. У этих Крючковых большая квартира и холл такой, круглый стол, бархатная красная скатерть и в середине - Библия. Я ходил к ним изучать Библию без всякого препятствия, они относились ко мне очень доброжелательно. И тут по велению горкома партии мне предложили заниматься антирелигиозной пропагандой. Я читал лекции на шахтах, на предприятиях, на агитплощадках - везде. Люди слушали. Тогда, помню, на 6-ую шахту приехал, меня начальник шахты на шикарной лошади, на санках прикатил в клуб. Клуб в бараке. Народу полно. Сколько лекцию читал – руки потеют, волнение…

Вдруг, что-то такое началось, другая какая-то волна, к этому Геннадию стали придираться и обвинили его в том, что он тунеядец, предъявили какие-то обвинения и арестовали - дали три года. Дескать, он пресвитер, зарабатывает деньги. А зарабатывал он или не зарабатывал … Дело в том, что там существовали пожертвования: кто сколько даст на общину. Уж как они распределяли эти деньги, куда их девали, я не знаю, но знаю, что они занимались благотворительной работой, у них было очень много многодетных семей; они помогали им: устраивали похороны, заболел – навещают, в больницу приносят продукты… А мы уже перешли в новую школу, в новое здание. Девочка эта, Наташа, кончала восемь классов. А я - атеист, у меня уже знакомство в области, там же был комитет по религии и церкви, и председателем этого комитета по религии и церкви был мой приятель. В Туле посещал семинары, в Ленинграде слушал раскаявшегося профессора богословья Осипова, который отошёл от религии и занимался атеистической работой. В общем, всё это так крутилось. Так вот: выпускной вечер, эта Ира закончила восьмой класс, закончила очень хорошо, такая девочка хорошая, но общественной работой не занималась, и пионеркой не была. А в самодеятельность мы её всё-таки затащили, она очень хорошо декламировала, читала стихи, в основном, классику. Мама – бывший комсорг, в политике, конечно, что-то понимала и не допускала, чтобы её дочь читала какие-то политические стихи. Смотрю, приходит Геннадий на этот выпускной вечер: шикарный костюм с блёстками, белоснежная рубашка, галстук, лакированные ботиночки, причёска. Сел в зал, где родители сидели – выписка свидетельств, поздравления и так далее. А потом, когда всё закончилось, он перехватил меня: «Владимир Митрофанович, можно с Вами поговорить?» - «Ну, пожалуйста…». Он начал меня благодарить, т.е. школу в моём лице, за то, что мы занимались с детьми (а у него училось четверо ребятишек), что он три года просидел и всё такое… Я говорю: « А Вы сидели в тюрьме?» - «Нет, я был на поселении, работал, у меня работа была хорошая, специальность хорошая, я там деньги заработал, вот Вы видите, я прилично одет…» А мы еще, когда его арестовали (ведь осталась четверо детей, мальчишка шёл в первый класс), из фонда Всеобуча мальчишке что-то такое приобрели. Вот он меня и поблагодарил после этого и потом говорит: «А теперь я Вас прошу: отдайте документы моих детей». Я говорю: «А почему?» - «А мы уезжаем». - «Куда?» - «В Тулу, мы купили там дом на окраине, там теперь будем жить, там школа рядом…» Документы выдали, они уехали.

Часть общины «инициативников», дер.Родкино 1961 г.

Забыть я их, конечно, не забыл, но он отошёл от меня. И бог с ним. Приезжаю в Тулу - какой-то семинар был в доме политпросвещения, - идёт навстречу тот товарищ, председатель комитета по делам религии и церкви: «О, Владимир Митрофанович, здравствуйте». - «Здравствуйте». - «Ну как там ваш Крючков? Его же выпустили». Я говорю: «Нет, миленький, он не мой, он - ваш». - «Как наш?» Я говорю: «Он уехал в Тулу, домик купил и живёт со своей семьёй». - «Как? Что? Почему?». Там разразился целый скандал: кто разрешил купить дом, прописать и прочее, прочее. Крючков на особом учете был, и, вдруг, так получилось. Они проворонили. А если им занималось КГБ, то и они тоже, местные КГБшники, просто-напросто проворонили. У нас два таких было: Иван Васильевич, начальник, полковник и его помощник, какой-то капитан. Я с ними встречался, они тоже со мной разговаривали про детей и, главным образом, про родителей. Такой был интересный случай. Брат этого Крючкова жил в своём доме. У него было всего две дочери и больная жена. Крючков… тот был Геннадий Константинович, а этот… вылетело из головы… У нас в Узловой был начальник милиции (я не помню его фамилии), маленький такой подполковник. Он вдруг (или это ему в голову моча ударяла, не знаю) появлялся на этих молельных собраниях и требовал у присутствующих паспорт. А в Узловой уже был молельный. Ранее он несколько раз общался с этим братом Геннадия Крючкова и в какой-то день вечером тоже пришёл туда: «Так, а вы, граждане, предъявите паспорта». И к этому брату, как его: Виктор? Борис? Бог с ним! А он и говорит: «Товарищ подполковник, вы ж меня знаете». - «Мало ли, что я знаю, паспорт!» - «Почему я должен …» В общем, начал сопротивляться. Тот ему что-то пригрозил, этот вытаскивает паспорт и - швырнул: «На, смотри!» - «А-а! Оскорбление при исполнении!» И Крючков исчез. А девочка только-только закончила у нас десять классов, хорошая девчонка была, училась так здорово, такой активной была, в отличие от баптистов. Она в комсомол не вступала, пионеркой не была, но танцевала в самодеятельности и поступила работать на обувную фабрику. Вечером, однажды, сижу дома, уже пришёл я с работы, - прибегает: «Владимир Митрофанович, моего папу забрали в милицию!» - «Как забрали?» - «Ничего не сказали, только пришли его товарищи. Я звонила, мне никто не отвечает, ничего, мол, не знаем. Владимир Митрофанович, что же мне делать?» Я говорю: «Сейчас я попробую разобраться в том, что там случилось». Звоню дежурному, назвался, представился, что директор школы, говорю: «Прибежала ко мне ученица, что-то случилось с отцом». - «Да, его задержали». - «За что?» - «Я не знаю». Я и сказал ей, что задержала милиция, а за что, - не знаю. Ему приписали хулиганство, но это был настолько вежливый человек, просто идеальный человек по вежливости. Они, баптисты, вообще все: никто не выражались матерщинно, не пили, не курили, вели такой спокойный образ жизни. А ему приписали хулиганство!

Фотография из книги воспоминаний Г.Крючкова

Я так возмутился - это невозможно как! Через день в горкоме партии бюро. На бюро вызывают меня и секретаря поссовета, который отвечал за атеистическую пропаганду в поселковом совете, - Валентину Николаевну Зубайло, обсуждать этот вопрос. Пришли мы на бюро. Я сел, впереди меня сел начальник милиции, маленький такой, головка торчит из-за стула, лысина здоровая такая. Кто-то говорил, выступал. Я чувствую, что это какая-то формальность, а потом секретарь горкома говорит: «Владимир Митрофанович, а что Вы скажете, как у вас идёт на Дубовке атеистическая работа с баптистами?» Я говорю: «Занимаемся, работаем, не столько с родителями, как с детьми, и с родителями по поводу детей, а так - не вмешиваемся в их дела». Что-то еще сказал, а потом: «Вы знаете …» и рассказал, что прибегала девочка, что позвонил, всё это объясняю. Я говорю: «...вежливый человек, а вот этот… - и, прямо, только что не ткнул в лысину, – он взял его (отца), задержал и предъявил обвинение в хулиганстве, которого не могло быть - это исключено. Можно к нему придраться за что угодно, но только не за хулиганство! И после этого вы хотите, чтобы я шёл в эту семью и что-то с ними делал? Он раздразнил пчёл -пусть и идёт туда, и пусть они его кусают!» А секретарь, Самойлов, хороший мужик такой, возмутился: «Владимир Митрофанович, Вы что тут пришли за баптистов заступаться!?» Я говорю: «Если несправедливо, то почему не заступиться?» И всё это как-то спустилось на тормозах. Крючкова на другой день выпустили, хотя этот подполковник дал ему пятнадцать суток за хулиганство. Такие вот вещи делались. А потом, когда ушёл Геннадий, пресвитером стал Голощапов, и община раскололась на две части. Из-за того, что Голощапов лез в пресвитеры, от него какая-то часть откачнулась. Короче говоря, одна часть - сторонники были Крючкова - осталась в молельном доме, а другая часть стала собираться у Голощапова здесь, на Садовой. Милиция повадилась туда: «Что тут за сборище?» А этот Голощапов: «А какое вам дело!» - «Чем вы тут занимаетесь? Пропагандой!» Он говорит: «Зачем вы пришли, вы идите, где собирается сборище, где пьянствуют, хулиганят, сквернословят. Почему вы у них документы не спрашиваете, а у нас тут спрашиваете?». А участковым уполномоченным был хороший такой парень – Николай. Я ему говорю: «Оставьте их в покое, ну что тебе надо-то!? Спросят, скажи – был, кто тебя проверять будет, оставь людей в покое»… Это происходило какими-то вспышками и откуда шло – я не знаю. Старались прижать. Потом всё как-то в норму пришло.

Община «Международного Совета Церквей Евангельских Христиан Баптистов» в Туле

- Потому что процесс надо было контролировать, и когда он уходит из-под контроля, то кому это понравится?
- Община, ведь, зарегистрирована была, им Совет Министров разрешение дал на строительство этого молельного дома…
- Именно конкретного молельного дома?
- В Узловой который.
- То есть, такие вопросы решались в Совете Министров?
- Да, в Совете Министров.
- Я понимаю, если бы это решение распространялось на весь Союз…
- Нет, в каждом конкретном случае.
- То есть, каждый конкретный случай разбирался?
- Во всяком случае, они добились. Они добивались в Узловой, в районе - их отфутболивали, в области – тоже отфутболивали, а Совет Министров разрешил.
- Значительная деталь, я этого не знал.
- Не знали? Этот молельный дом находился на улице братьев Лапшиных в Узловой.
- Он до сих пор, наверное, там есть?
- Ну, а как же, конечно. Это, знаете, где поворот на Новомосковск с квартала 50-летия Октября: с одной стороны - улица идёт, индивидуальные дома, с другой - многоэтажки построены. С левой стороны улица Братьев Лапшиных. Я бывал там и не один раз.

Фильм об истории баптистского движения «инициативников»

- Про баптистов можете еще что-то сказать?
- Ну что сказать… Вот семья Буйвол, большая… я уже не помню, сколько их человек у нас училось… трое их. Женька был вообще невозможный. А Вы знаете принцип религиозный: не согрешишь - не раскаешься, не раскаешься – не спасёшься. То есть, если ты согрешил, но раскаялся, то тебе - открытая дорога, а если ты всю жизнь не раскаиваешься, то еще не значит, что обязательно в рай попадешь, тут еще посмотрят. А это же воспитание двуличности самое настоящее: что угодно делай, потом пришёл: «Господи…» и - опять. Это как женщины деревенские, бабки обругают, а потом: «Ой, прости меня, Господи» - и всё, она уже не грешная…
- Получила индульгенцию…
- Да, индульгенцию. Ну вот, а учительница, которая была Женькиным классным руководителем, за всякие его какие-то выходки жаловалась отцу. Отец – изверг был самый настоящий, лупил их, как только вздумается, а мать Ефросинья Дмитриевна – баптистка и держала отца в ежовых рукавицах. Я решил этой семьёй заняться отдельно. Договорился с классным руководителем: «Не жалуйся больше, всё равно это пустое дело, ты выглядишь, как ябедница, его потом колотят, а он на тебя злится.» Я начал к ним ходить домой, завёл дружеские отношения: с мамой сидим, вопросы разбираем… И, как-то, этот Женька приходит ко мне из школы и говорит: «Владимир Митрофанович, мама после уроков очень просила Вас придти к нам домой». - «А что там случилось?» - «Она велела передать и - всё». Прихожу: «Владимир Митрофанович, мы поросёночка зарезали, хотим печёнкой Вас угостить». Сидим за столом втроём: папа, мама и я.
- Как и заведено, по-русски…
- Да, печёночку эту едим, и она что-то стала жаловаться и говорит: «Владимир Митрофанович, а ведь мы всю жизнь сгорбленные ходим…» Ну, дурак я или не дурак, но говорю: «Ефросинья Дмитриевна, ну вы же рабы Божьи, как же вам согнутыми не ходить?» - «Уходите отсюда!» Я говорю: «Что, я что-то не так сказал?» Она, значит: «Уходи!». Всё, ушел и раскаиваюсь, думаю: «Зачем! Эх, язык мой… И печёнку не доел, и дружбу потерял». Прошло какое-то время, и дружба восстановилась, и так до самой её смерти мы были в хороших отношениях. Я уже не работал, и она на пенсии была, болела. А мальчишка такой: напакостит в школе и все: «Ах-ах, кто сделал? Унитаз расколол в туалете кто? Кто видел?» - никто не видел, а потом приходит: «Владимир Митрофанович, это я унитаз расколол». - «Зачем?» - «А я не знаю…» Если бы это, допустим, был Ваш ребёнок, я бы Вас вызвал и сказал: «Твой сынок расколол унитаз – купи новый и поставь, будь любезен». А тут я не могу, его будут драть, как сидорову козу. И Женька этим пользовался. У нас как-то было какое-то совещание в школе и одна учительница оставила свою сумку, там было пять рублей (учителя только зарплату получили). Школа уже не работала, вечер. Он зашел в школу, в учительскую, увидел эту сумку, достал пять рублей, и ушел. Ну, кто? Подумали на одну бабку-уборщицу. Примечали, что иногда она была «подшофе», но не пойман – не вор. Проходит несколько дней, Женька приходит и говорит: «Владимир Митрофанович, это я деньги взял». - «Зачем?» - «Ну, вот взял, понадобились». Я ему: «Отдай!» - «А у меня нет денег». - «Жень, вот тебе пять рублей, завтра отдашь учительнице деньги, заработаешь летом – вернёшь мне эти пять рублей». На другой день отдал учительнице деньги. Пришло лето, работал где-то в колхозе - приносит пять рублей. Вот такой малый был. В походы любил ходить и был там лучший турист! Он всё мог: и костёр разжечь, и похлёбку сварить, и кашу сделать, и макароны … «Женя, Женя, Женя, - классная руководительница его, Александра Андреевна Никифорова, физичка, она с ним в походы ходила, - перестал пакостить!»
- Таким образом, увидел интерес, перерос.
- Да, перерос какую-то дурь…


(Об Орлове Дмитрии Григорьевиче, который ловил рабочих на лесном складе).
… Купцов ругал Орлова за то, что он так… Мало того, что он (Орлов) заставлял отнести ворованное назад, он на наряде этого рабочего всячески «в этом отношении»…
- Знаменитая фраза.
- Нос красный, Вы помните его?
- Очень хорошо помню: нос красный и самый настоящий - орлиный. Он полностью соответствовал своей фамилии. Сапоги и его синий мундир.

На старом Узловском кладбище

- Уж если он начинает критиковать, то из человека пух летит. Как-то были нелады с канализацией, а мастер, которая отвечала за канализацию, толи не успевала, толи ещё что-то не так было. И он выступал на сессии поселкового совета или в исполкоме: «Эту улицу, на которой без конца канализацию прорывает, в этом отношении, надо назвать имени», - и называет фамилию, – «надо переименовать, потому что она так сидит на этой улице и делать ничего не может, в этом отношении…» Но, Вы знаете, он ведь действовал от души, он был в этом убеждён…
- Да, именно так.
- Но больше всего было интересно, когда он у женщин бельё отнял и в нарядную притащил. Вы представляете: простыни, бельё…
- В нарядную на шахту?
- На шахту!
- На пятнадцатую или на одиннадцатую?
- На одинадцатую. За это Купцов ему дал разгон!

(О Наталье Окороковой).
-Накануне 23 февраля, где-то 22-го, звонок в дверь. Выхожу - женщина очень приятная, высокого роста и небольшой парень, у которого какой-то сверток. «Владимир Митрофанович, можно к вам?» - «Пожалуйста, проходите». Я её еще не знал, то есть, знал, что существует Окорокова (она же была директором школы одно время), я о ней слышал, но видеть - ни разу не видел. Приглашаю в комнату, где мы с Вами были. Она: «Да нет, нет, мы тут!» Я говорю: «Ну, как это? Проходите, пожалуйста». Она поздравляет меня с Днём Советской Армии и вручает мне двуспальное одеяло в упаковке. Она мне очень понравилась, но что она Окорокова, я не знал. - «Можно Вас сфотографировать?» - «Ну, сфотографируйте». Она сфотографировала меня, я им предложил чаю. - «Нет, нет, нет, нам некогда, мы поехали». Я звоню в нашу школу директору и говорю: «Лен, вот кто мог прийти ко мне, поздравить с праздником и подарить одеяло, причём, двуспальное?» Она говорит: «Это Наталья Васильевна Окорокова». Потом я её видел раза два, когда нас приглашали в администрацию. А уже на презентации (книги) я сидел с ней рядом.

Н.В.Окорокова и В.М.Женко на презентации книги «Рядовой ХХ века»

Там ещё была молодая девушка из отдела культуры, тоже очень симпатичная, и она задаёт мне вопрос: «Владимир Митрофанович, вот в вашей школе учился Коля Потилец?» Я говорю: «Конечно, помню, и жену его знаю, она тоже у нас училась - Лариса». - «А я их дочь». Я говорю: «У Вас есть фотография, когда мы в походе, Коля заболел и сидит такой скрюченный?» - «Ой, есть, конечно!» Так они обе проводили меня в машину, пожелали успехов, а я им сказал: «А я получил большое удовольствие, потому что сидел рядом с такими прекрасными женщинами - самыми красивыми женщинами в Российской Федерации». А потом с Натальей Васильевной встречались, когда хотели третью школу закрыть…