Открываю небольшой цикл бесед с Заслуженным учителем РСФСР, Почетным гражданином г.Узловая, орденоносцем Великой Отечественной войны - Владимиром Митрофановичем Женко. Наши поиски людей – свидетелей трудного, но героического прошлого родным мест, не могли не привести к этому человеку. Владимир Митрофанович – человек уникальный. Кто не знаком с ним – почитайте его книгу «Рядовой ХХ века». Книга, правда, вышла очень небольшим тиражом, но её можно еще купить в Узловском художественно-краеведческом музее. Для кого это по разным причинам невозможно, Владимир Митрофанович разрешил выложить нам её для ознакомления, и скан книги можно скачать здесь. Организатором таких бесед стал Сергей Ожогин, он и собеседник Владимира Митрофановича, за что ему отдельное спасибо. Таких встреч было несколько, наверное, будут еще, поскольку такого интересного рассказчика еще поискать! Тема этих бесед не была ограничена строгими рамками. Здесь и воспоминания о наших местах, людях, событиях. Здесь и ветеранские воспоминания о войне, как же без них. В.М. Женко – настоящий советский человек в самом лучшем понимании значения этого слова. Все его силы, знания отданы людям. Я просто уверен, что у каждого, чья судьба хоть как-то пересекалась с ним, при упоминании фамилии Женко, обязательно появится очень добрая, благодарная улыбка.

Сам разговор начался с вопросов о лагерном прошлом наших мест, эта тема не очень афишируется до сих пор, но после поездки на 6-ую шахту, первый вопрос к ветерану и старожилу был именно о ней
- … (о 6 шахте)
- Значит, там не было ни пленных немцев, ни наших, освобождённых из плена…
- интернированные, короче.
- Там были интернированные немцы Поволжья, и говорят, что там было два барака, в которых они жили.
- Там был административный барак и еще что-то было.
- Нет, ну там вообще были, весь посёлок был из бараков, но, вроде рассказывают, что главная административная точка была здесь, на Дубовке, а это - как бы филиал такой. Но они жили под охраной, на работу тоже ходили под охраной. А потом, когда, по-моему, в 48-м или 49-м году ликвидировали эту всю администрацию, ликвидировали и комендатуру; многие из них уехали, а большинство поженились, осели, ассимилировались, и на 6-ой шахте как нигде было очень много фамилий немецких. И до сих пор у нас в школе училось большое количество ребят-немцев именно с 6-ой шахты. Но ведь тут и татары, и немцы Поволжья, и…
- Поляки.
- Нет, поляков тут не было - фамилий польских я не слышал, - и бывших наших освобождённых военнопленных. А потом очень много приехало из Донбасса шахтёров…
- Это специально, их призвали сюда как специалистов. Более того, я могу добавить, что - на 6-ую шахту не знаю, - но на 15 шахту точно приезжали даже московские метростроевцы …
- И тут тоже были. Главное было, что всё строилось, всё развивалось, и хозяином тогда на Дубовке был, по существу, трест «Мосшахтострой». Вот я, например, хорошо очень знал главного инженера этого треста - такой Пульман. И его мальчишка у нас учился. Его до сих пор вспоминают, хоть он был и сын начальника большого по тем временам, и жили они в отдельном коттедже. Конечно, жил он, в смысле обеспеченности, гораздо лучше, и даже имел возможность, будучи мальчишкой, ездить на полуторке, которая у них была какая-то на обслуживании начальства. Легковой машины, скорей всего, не было. Был Газ АА.
- Воспользовался, молодец, чего тут скажешь…
- Но самое интересное, что никогда никаких конфликтов между разными национальностями среди мальчишек, девчонок не было. Никогда!
- Кстати говоря, я про это читал и неоднократно слышал мнение: а делить было нечего…
- И вы знаете, что и в школе тоже никогда никто никого не выделял: русские, французские… Даже, вы знаете, в 44-м, 45-м году… В 44–м открылась третья школа, начала она заниматься с первого октября. То есть пока подготовили всё в бараке… две комнаты всего выделили классные…
- Какая возможность была - то и выделили…
- Да, даже был открыт специально татарский класс. Ребятишки прибывали, которые не умели на русском языке разговаривать…
- И им преподавали на татарском языке?
- На татарском языке, и учительница... я помню, что Екатерина звали, а фамилию… Недавно приезжала ко мне бывшая моя ученица, у которой я был классным руководителем в 47-м году. Она училась в пятом классе и тоже помнит, что был такой класс. А ведь приезжали всякие люди. Тогда освобождали разные районы страны в разное время, а в оккупации никто не учился, поэтому учились вместе и нормальные дети, и переростки бог знает какие. Даже у нас в 47-м году учился такой Прохоров Анатолий, он приехал из Мурманска, но форсил и говорил, что приехал из МурмАнска…
- Они так говорят, у них так принято…
- Он юнгой был уже на каком-то там корабле, на каком-то «охотнике» и к матери приехал учиться в седьмом классе. Он курил, был невысокого роста, но старше всех был. Причём, курил, мы знали, что он курил, но никогда ни при учителях, ни при ком не похвалялся. Он знал дисциплину с флота. Даже такие были ребята. А потом, вот Вы говорите, метростроевцы… На восьмой шахте работал - я его хорошо знал, только уж забыл фамилию - москвич, метростроевец, он приехал специально сюда заработать денег, потому что платили, вообще, хорошо. Он работал на самой опасной работе – подвальщиком. Ну это Вы представляете себе, знаете: выколачивает стойки, всё рушится и того гляди его придавит. Он получил подземную специальность на работе в метро, а потом поступил в институт и, чтобы можно было учиться, чтоб были средства, приехал сюда работать. Так что всякие, всякие люди были, очень интересные, изо всех концов страны. А жили-то местные люди тут тихо, спокойно и, конечно, до войны никого чужих тут не было, никто не приезжал…
- Здесь же место было очень тихое, незаселённое, вообще-то говоря…
- Деревни-то, конечно, были.
- Допустим, та же самая ДубОвка, вот я там вчера был. Да, деревеньки были: Ильинка была… что там еще было?... Торбеевка уже была.
- Кондрово, Торбеевка …
- Это уже было, да…
- Высоцкое – большая деревня…
- Она, кстати говоря, раньше по-другому называлась - не Высоцкое, как-то по-другому. Это можно найти, это не проблема. Но, тем не менее, это было. Черемуховка была, наверняка…
- Черемуховка была, дальше, Гудаловка была…
- Ореховка была, наверное, всё-таки…
- Ореховка далеко, за Крутым Верхом. Ореховка, Кобылинка…
- Но, всё равно, это были деревни-то маленькие…
- Это была Российская глухомань…

- Абсолютно правильно, причём – классическая такая, настоящая…
- Да, хатки и охапка соломы сверху - крыша. Непричёсанная…
- А вот по 6-ой шахте… Что еще было, какие особенности, воспоминания какие-то, какие-нибудь детали? Есть воспоминания людей, которые здесь были, в частности, Павло Грицака, западного украинца. Вот у меня главы его книжки, я Вам, кстати говоря, их оставлю, Вы прочтёте… Он пишет конкретно о 6-ой шахте: как сюда попал после освобождения Западной Украины, что пробыл здесь полтора года…Раз воевал против нас, то был в качестве пленного. Описывает как всё здесь было, его глазами, естественно, как он сюда ехал (а шёл 44-й год), как здесь работал сначала недолго под землей, потом в медпункте, переводчиком… О том, что здесь даже была построена баня, это Вы прочтёте…
- Эта баня-то была тоже в бараке…
- Упоминает четыре барака, два из которых жилые. Причём, для военных был отдельный лагерь: не в посёлке, а отдельно…
- Ну, бараки эти стояли, да.
- Причём, они охранялись и на работу людей водили где-то за километр- полтора. Пишет о нормах, как кормили, как жили…про условия…со всеми теми подробностями, какие он запомнил….
- Был Дом Культуры. Ну как Дом Культуры? – барак, клуб…
- Слово культура, применительно к тем временам и условиям…
- Но, однако, там работа проводилась: и фильмы крутили, и приезжали артисты выступать, и я уже в 47-м году лекции там читал. Народу много было.
- А какие лекции Вы читали, о международном положении, наверное?
- Нет, как раз, нет.
- То есть, к политике вообще никакого отношения не было?
- Нет, почему? Я занимался атеизмом. Дело в том, что тут, в частности, на шестой шахте, много было баптистов. И это были особые люди. Во-первых, они очень убеждённые верующие, несмотря на то, что их старались всячески притеснять. Но они всё равно оставались верующими. А я-то заинтересовался этим, потому что их дети отличались в корне от других детей.
- А в чём это выражалось?
- Им не разрешали ходить в кино, им не выписывали никаких газет, им не разрешали записываться в библиотеку, читать.
- А в школу ходить разрешали?
- В школу ходить разрешали, но не разрешали вступать в пионеры.
- Для того чтобы научиться читать и писать и этим ограничиться? Как цыгане?
- Нет, в общем-то, даже и десятый класс старались окончить. Дальше: никакой общественной работы они не имели права выполнять, ни в художественной самодеятельности, ни в кружках, ни в какой внеклассной работе они никогда не принимали участия. И вот я этим вопросом как раз и занимался. Заинтересовался. И потом я уже узнал, что поступали они, в общем-то, неправильно, потому что в их традициях верующий человек мог креститься только в возрасте 18 лет, когда своим умом уже дойдёт. Однако, они запрещали своим детям… У многих семей было по восемь, по шесть человек детей. Жили, конечно, очень бедно многие. И, что характерно, они были менее развиты, чем обычные дети, потому что дома книг не читали, сказки им не рассказывали…
- Это тот самый классический случай, когда бытие определяет сознание.
- Да, поэтому многие из них направлялись во вспомогательные школы. И она так и открылась на Дубовке, эта вспомогательная школа. То есть, это одна из причин, что там большое количество таких детей.

- Таких детей было много, всё равно их надо было обучать…
- Обучать нужно было, ведь им специальность давали…
- Ясное дело, власть должна растить кадры…
- Дело в том, что тогда заботились о каждом человеке в таком плане: довести его до рабочего состояния и дать ему возможность работать. Всем! Абсолютно всем! Каждому по способности работу находили. Они отличные плотники, отличные слесари были, отличные рабочие вообще. Меня этот вопрос интересовал, поэтому я занялся этим учением – баптизмом.
- А что Вы можете сказать про пятую шахту, про пятнадцатую, про посёлок 5/15? У вас есть какие-то воспоминания, может знакомства какие? Вы мне говорили, что были знакомы с Павленко Владимиром Петровичем?
- Ну, это уже теперь, а раньше ребята ходили в нашу школу…
- То есть когда там не было школы, ребята ходили учиться сюда, в третью школу?
- В третью школу, да. И вот в моём классе были ребята с пятой шахты, такие, как Костенко Коля такой учился, его почему-то прозвище было Кугут, Скрипник Володя, будущий лётчик-истребитель, еще девочки… Я бывал, конечно, на этой шахте. Там как раз было меньше бараков, там как-то быстро строили свои домишки-халупы из подручного материала.
- То есть шахта обрастала таким жильём…
- Были и бараки, потом там строили двухэтажные дома…
- Двухэтажные дома - это было уже в начале пятидесятых…
- Это уже, когда школу построили…
- А школу построили в 55-ом, это я точно знаю…
- И такой был ухоженный посёлок.
- Да Вы что?
- В таком смысле: ну как деревня, то есть улица, домики, палисаднички, огородики…
- То есть регулярность какая-то уже была видна. Это строилось не просто так: что налепили где что получилось. Улицы - да, они там чётко просматриваются: Луговая, Комсомольская, Центральная…
- А вот потом, когда уже построили 11 шахту - её, наверное, пустили в 48-м или в 49-м году - пятая шахта пошла на погашение, и большинство людей перебрались на 11 шахту работать. Она уже была построена, по тем временам, по последнему слову техники, уже с обушком не ходил никто. И там было порядочное, большое количество населения. Это был большой посёлок. Он по своей административной зависимости подчинялся Дубовке. В Дубовке был поселковый совет…
- Собственно говоря, как и сейчас: 5/15 считается отдельным кварталом, но, тем не менее, по почте приписанным сюда, индекс почтовый - Дубовский, и поссовет тоже – Дубовский.
- Вы вот вспоминали Орлова…
- Да, напомните, пожалуйста, его поговорку, потому что мальчишки моего поколения помнят этот типаж очень хорошо. Он нам давал перцу...
- Он был у Купцова… Купцов был начальником шахты одиннадцатой…
- И пятнадцатой, кстати, тоже был…
- Да. А Орлов был у него заместителем по быту…
- Своего рода комендант…
- Ну да, завхоз. Мы собрались в поход с ребятами. И, в частности, в поход собрались Виктор – сын начальника шахты Купцова и дочь его Лилия. А ведь на поход денежки нужны…
- Проезд, питание, все дела, а как же?
- Это потом уже организовалась ОблДЭТС - областная детская экскурсионно-туристская станция, потом подключили к этому профсоюзы, походы стали профсоюзы финансировать. А тут: либо на деньги родителей, либо где-то надо заработать.
- Как сейчас говорят, либо «спонсора» надо искать где-то.
- Ну да. Вот я тогда пошёл к Купцову на 11-ую шахту и говорю: «Василий Порфирьич, мы собираемся в поход, нам нужны деньги». А он заикался: « С-с-с, с-сколько денег?». Ну, я ему смету, она у меня была, может не точно, но примерно…

- Цифры какие-то должны быть, надо же озвучить конкретное предложение…
- Я говорю: «Вот столько. Вы дайте нам работу, убирать там чего-нибудь…»
- Ну, в смысле, самим заработать…
- Да, «…и Вы нам заплатите». - «Х-х-хорошо». После, в выходной день, мы идём туда работать. А он дал команду, чтобы руководил нашей работой и давал нам её, -видимо, они там договорились, - Орлов. Приводит он нас на лесной склад, а там полно щепок, всякого мусора такого. - «Вот это пожароопасное состояние, в этом отношении, надо всё это убрать». Ну, хорошо, мы с энтузиазмом взялись за эту работу, проработали всё воскресенье, а на шахте была баня хорошая. Нас этот Орлов сводил всех в баню, заставил вымыться. А, по-моему, уже начались каникулы, уже мы стали свободные и на другой день, или через день, туда отправились опять, и опять в распоряжение Орлова. Лето, жарко, а он в плаще, таком брезентовом, в сапогах кирзовых, и плащ у него был даже с капюшоном. Он опять нас на лесной убираться. Вот он приходит (мы с утра начали работать часов в 12, может и в 9 начали работать): «Хватит вам детей эксплуатировать, в этом отношении! Достаточно они показали своё трудолюбие.»
- Воспитательный момент уже состоялся, как факт…
- Да, «…идите мыться». А через дня два или три Купцов присылает бухгалтера своего, и та выкладывает нам ту сумму денег, которая нам нужна и была озвучена, а не та, которую мы заработали. Мы пустяки заработали на этом лесном складе, щепки убирая. Но формально зато - заработанные деньги…
- Но это же хорошо, в сознании детей всё равно осталось, что эти деньги заработанные, т.е. дети работали, получили какое-то удовлетворение от этого.
- А потом он еще работал на 15-ой шахте. Когда эти шахты выработались, он работал на «Дубовской» шахте одно время…
- На третьей, что ли?
- На третьей, которую закрыли англичане.
- Да Вы что! А почему? Как они сюда попали и почему англичане, интересно?
- Началась перестройка, в 90-е годы вообще стали закрывать промышленность, а шахты – в первую очередь. Начальником шахты был Ковалёв.

А.Н.Ковалёв, последний директор ш. «Дубовская» (3-я Бибиковская)

К нему приезжают из Международного Валютного Фонда: «Почему еще работает шахта?» - «А почему нет, еще уголь есть, условия хорошие, шахта рентабельная…»
- Она гремела, производительная была на тот момент. Тут уже всё позакрывалось. 12-ая уже не работала…
- Она одна работала, большинство шахтёров тогда уже перевели в Венёв.
- В Венёв, на Грицовские шахты…
- «Подмосковная»…
- Из работающих шахт она была одна, последняя…
- Во всяком случае, в Узловском районе - да. - «А уголь нужен?» - «Ваш уголь никому не нужен». - «А электростанции угольные?» - «Уголь вам привезут из Силезии». И всё. Это с ним разговаривали англичане, представители Международного Валютного Фонда. Там какие-то деньги громадные получили в этом фонде…
- Кто-то эти деньги получил, да…
- На закрытие шахты дали большие деньги, и вот квартал пятиэтажек построили как раз на эти деньги - директор «Дубовской» шахты и начальник стройуправления Грибанов. Причём, очень быстро, это было последнее строительство в посёлке, уже был 2 тысячи какой-то год…
- Две тысячи с копеечками…Удивительно, правда, но всё равно хорошо, что эти деньги были вложены в людей, в жильё…
- И даже больше! Построили для шахтёров, которые жили на Партизанке в плохих домах и бараках, которые на Дубовке жили в бараках, на шахтах жили в бараках. Потом: эти квартиры есть, а жильцов нет! А оформляли-то документы на квартиру через начальника шахты, через Ковалёва. И он рассказывал, что уже последние приходили: вот, мол, нужна квартира. И уже дали таким, которые к шахте не имели никакого отношения, например, работникам аптеки, какой-то интеллигенции…
- Вот что касается интеллигенции: я так понимаю, что интеллигенция в этих краях образовалась с послевоенного времени, потому что о какой интеллигенции вообще могла идти речь, когда здесь было то, что было. И вот Ваш приезд сюда можно, наверняка, считать началом этой эры.
- Ну, в общем, когда я сюда приехал, учителей, которые жили в поселке, было, может быть, человек пять-шесть, и то - мужчины из наших бывших военнопленных . Сипаков, Пяткин…
- Вы говорили из Норвегии колонна была…Из их числа первые учителя…
- Были молодые девчонки, которые кончили, в основном, Аким-Ильинскую школу. Там директор школы был такой молодец-мужик, он открыл педагогический класс, и девочки кончали десять классов, получали специальность учителя начальных классов: Юрчиковы, Чекматовы… А потом уже стали присылать из ВУЗов, это была Московская область…

- До 57 года, по-моему, была московская область…
- Тут было прекрасное снабжение. Вы знаете, реформа денежная и отмена карточек произошла в декабре 47-го года. Здесь был один немец Поволжья – работал маляром в ЖКО - Александр Каллер, но числился художником. Ну, естественно, я с ним познакомился. И вот он пришёл ко мне в начале декабря 47-го года с предложением. Тогда уже трест появился, ОРС у треста появился…
- «Щербаковуголь» да?
- «Щербаковуголь». Ему предложили сделать вывески стеклянные на новые магазины, которые будут открыты, и он предложил мне принять участие в этой работе. Тем более, что награждённые орденами были освобождены от подоходного налога. Трудовое соглашение - на меня, и мы с ним эти вывески делали у него дома. У него в бараке была большая комната, ребёнок один был, жена русская. Открыли эти магазины, вывески наши повесили, стеклянные. Понимаете, время было такое, что всё развивалось в лучшую сторону…
- То есть вектор был. Причём, по нарастающей: всё лучше и лучше…
- В этих магазинах, где сейчас промтоварный магазин, был барак, разделённый на три части. Это был продуктовый магазин: рыбный отдел, гастрономия и бакалея. В рыбном отделе стояли бочки с красной и чёрной икрой и совком продавали икру…
- Это можно только попытаться представить…
- Причём, мрачная комната такая, низенькие потолки. Директор магазина был Воскобойников. Потом мы его избрали председателем совета ветеранов. В магазине-гастрономе всякие там колбасы, вино - ну самые разнообразные бутылки, причём, вина наши, главным образом грузинские. Мы с женой тогда молодые, только поженились, решили, что испробуем все эти вина…
- Это же здорово! Получилось?
- Да, конечно, нам они очень понравились. Это сухие вина такие, пьются хорошо, легко. Я никогда не увлекался этим делом, но хорошее вино любил.
- Тем более, что для этой местности это вообще не характерно…
- Но дело в том, что в Дубовку приезжали за продуктами из Узловой даже, несмотря на то, что Узловая тоже…
- Если здесь был «Щербаковуголь», то там - «Молотовуголь» и снабжение не должно было быть хуже, чем здесь…

- Но там, видимо, было больше снабжение не по линии «Молотовуголь», а по линии железной дороги. И, видимо, ОРС железнодорожный, как я тогда еще думал, работал хуже, чем у угольщиков. И народ сначала после голодухи военной и послевоенной, конечно, бросился откармливаться. В первую очередь. Но это и понятно.
- Конечно, вполне естественно, и это правильно…
- А потом понадобилась мебель…
- Физиологию удовлетворили, теперь нужно было удовлетворить свои какие-то эстетические представления…
- И вот тогда появилось очень много мастеровых, столяров, которые, в общем-то, работали в ЖКО, но дома как-то там производили мебель: столы на точёных ножках, буфеты, стулья всякие, и бог знает что. И всё, понимаете, на улучшение шло. Двухэтажные дома строились. Еще очень хорошо я помню, когда я демобилизовался, был председателем поссовета такой Скоков Серафим, не помню отчества. Я пришёл прописываться, а у матери – одна маленькая комнатушка. И говорю, мол, я демобилизовался, документы, надо прописываться. «Не пропишу». - «Почему?» - «Площадь мала». - «Как это? Я же живу там!». - «Ну и что ж, не пропишу». А вот представьте: письменный стол, зелёная скатерть, ну не скатерть, а было вделано зелёное покрытие, сукно зелёное, но всё это заляпано чернилами, и вообще, грязь какая-то, и большая чернильница стеклянная, ручка с пером. Вот он сидит на стуле, такой хам. Ой, как же я разозлился! - «Или ты сейчас дашь команду, чтобы меня прописали, или я голову тебе сейчас этой чернильницей проломлю!» За войну нервы расшатались.
- Прописал?
- Да, прописал! Я не понял, глупый был еще, только что из армии. Оказывается, он выжимал из меня бутылку водки.
- Ну, понятно, это сейчас понятно…
- Да, а тогда я этого не понимал. А потом стал тут председателем поссовета такой Панасенко Григорий Степанович, подполковник в отставке, после ранения, правая рука у него как-то скрючена была. Вставал он в пять часов утра, обходил весь посёлок до самого крайнего домика: с одной, другой, третьей и четвёртой стороны и к восьми часам на наряд в ЖКО «сделать то, сделать то, сделать то, и безоговорочно!» Вы представляете, тогда сажали деревья, кустарники. Эта улица Зои Космодемьянской, где промтоварный магазин. Был субботник, и мы сажали вязы. Я размерял (четыре шага – лунка), ребята копали, всё это ровненько. Кустарник, дорога, и отгорожена дорожка пешеходная от дороги красивым штакетником высоким, покрашенным. Представляете, как это было здорово!

- Представляю, конечно. Тем более, что сделано это на площади, когда виден масштаб и какой-то общий подход.
- И вот тогда - асфальтовое покрытие. Всё это делалось, дома строились, и ЖКО работало под командой председателя поселкового совета. А поскольку он был подполковник в отставке, то командовать умел, научился во время войны. А как праздник - украшали Дубовку флажками, портретами. Я вот вспоминаю трест, первый праздник – День Шахтёра. Перед Днём шахтёра меня с урока директор: «Вас хочет видеть Дубровский, просит придти сейчас». Ну, директор говорит - пошёл. - «Вот, нужен будет праздник, День Шахтёра»… а, нет, обманул, в другое время было. В общем, я, скорее всего, и не помню того, как всё это получилось. Короче говоря, надо было написать портреты передовиков-шахтёров. А вы знаете, как тогда ко Дню Шахтёра трест отмечал передовиков-стахановцев: вот такая большая корзина, бутылка шампанского, бутылка водки, бутылка коньяка и закуска, и на машине развозили по квартирам. И мы с этим Сашкой Каллером приняли заказ: большое панно, наверное, метров четыре шириной и высотой, наверное, метра два «Сталин – лучший друг шахтёров!», портрет Сталина, а вокруг него – шахтеры. Вот такое панно. И портреты стахановцев.. Шестьдесят, нет, сорок на шестьдесят. На полотне всё это делалось, сухой кистью…
- Какой это год был, уточним…
- А я, вот, не помню…
- Ну, приблизительно...
- Пятьдесят какой-то…пятьдесят третий...
- Сталин еще живой был?
- Ну, да, конечно!
- Значит, это было до 53-го года…
- Может пятьдесят второй, вот так… И вот мы всю эту работу сделали за два дня, и получили какие-то громадные деньги, которые даже не вписывались в те заработки, которые были на Дубовке у людей. Всё это украшало, всё это здорово! И вот с урока меня отправили перед Новым Годом… Оказывается, вспомнил я теперь: перед трестом решили поставить ёлку, а под ёлкой – Дед Мороза. Меня спросили, смогу ли я Дед Мороза сделать? Я сказал, что смогу: вата, тряпьё всякое, каркас Дед Мороза в рост человека…
- В натуральную величину…
- Да. Интересно тогда было, и ребята хорошие были, трудолюбивые. И ведь сколько ребята сделали на Дубовке! Сейчас даже никто этого не знает: забыли или просто не слышали. Конечно, знают те ребята, знают пожилые люди. Вот, допустим, парк, 10 гектаров посадили ребята 18-ой школы ко дню 100-летия со дня рождения Ленина.
- 70-ый год. Но почему это произошло? Потому что была правильная организация, с детьми работали…
- Поселковый совет договорился с колхозом, те выделили землю - десять гектаров. Это не просто - землю дать. Колхозная земля навечно закреплена, это возможно только с большим разрешением…
- А землю выделили в посёлке?
- За посёлком. ЦЭЭМ сделал пруд и на берегу этого пруда, если на самолёте лететь, то - я не знаю, как это будет выглядеть сейчас, - а тогда, по идее, было так: «100» и внизу – «ЛЕТ»…
- Именно так были деревья посажены?
- Да, с самолёта если смотреть…
- Вы знаете, когда я однажды летел в Одессу, тогда ещё из Тулы самолёты летали, в полёте в лесопосадке разглядел надпись типа «ЛЕНИН» или что-то в этом роде (я уж теперь забыл, что конкретно), но это было настолько рельефно, настолько заметно…
- Ну да, это ведь в Тургеневском парке, с самолета если смотреть. Спасское-Лутовиново, Вы были там?
- Нет, в Спасском-Лутовинове не был, еще до туда не доехал. Видать тогда это было своего рода модой, да?
- Я вспомнил про Спасское-Лутовиново. Когда мы с ребятами проект парка разрабатывали, решили так сделать.
- Понятно, украли идею…
- А сейчас за парком никто не ухаживает, позарастало всё, однако, молодёжь ездит на природу: «Ну, куда поедем? Поедем - в «нолики»…

- «Нолики». Вот кто посвящён, те знают, те понимают о чём идёт речь. Владимир Митрофанович, а Вы сталкивались по работе с Доценко Николаем Васильевичем?
- Ну да!
- Я его знаю, потому что он жил недалеко от нас…
- Да, биологию у вас вёл…
- Биологию у нас вёл, потом он из 16-ой школы ушёл в третью…
- Как раз я лежал в больнице, и он лежал. Я живой выписался, а он – нет...
- В Узловой?
- Здесь, на Дубовке. Хороший человек, хороший учитель, очень много знал. Он очень глубоко знал биологию, предмет хорошо знал, никогда не кричал, с ребятами хорошо работал. Вы у него учились?
- Ещё в 16-ой школе, тогда он у нас вёл ботанику. Это было где-то в пятом классе, потом он ушёл сюда на Дубовку в третью школу. Интересный был человек, очень интересный, такой неординарный...
- Во-первых, он резко отличался от других учителей даже своим каким-то поведением. Я даже не могу вот так сказать, что-то было своё у него. Но вот рак…
- Это бич нашего века, что тут скажешь? Я хорошо знал Алимова Александра Ивановича, который потом пришёл после Павленко, директорствовал в нашей школе. Ничего не преподавал в нашем классе, он математик, но, тем не менее, по школьной, общественной работе я с ним сталкивался очень тесно.
- Ну, я-то хорошо его знаю, потому что он проработал со мной бог знает сколько времени…
- Из-под Вашей руки. Он военруком здесь работал? И ушёл в 16-ую именно от Вас тогда?
- Да, причём, когда появился приказ, по моему, в 70-ом году, или 69-ом, в 70-ом, наверное, - это введение Начальной Военной Подготовки, - он уже учился в институте, у них была «военка», лейтенант. А заведующим облоно был бывший наш заведующий гороно, а если правильно сказать, то первый директор 16-ой школы.
- Даже так?
- Тогда такие были времена интересные. Строили школу. Построили. В каком, 55-ом что ли? И прислали сюда учителя истории в район, в город - Воронцова такого. А он приехал из группы оккупационных войск, где работал инспектором какого-то отдела народного образования, там много школ было. И его назначают понарошку директором 16-ой школы где-то в начале августа. Он принимает школу, всё оборудование. А потом приехал сюда Павленко, приехал из Сибири. Его назначают директором 16 школы, а того переводом - заведующим районо…
- С повышением то есть…
- С повышением, но директор школы зарплату получал выше, чем заведующий гороно, а если переводом, то сохраняется зарплата та. И вот для того, чтобы ему обеспечить зарплату побольше, и сделали такой финт. Я поехал к нему, к этому Воронцову. А тогда на Тульскую область дали, по-моему, на три школы, эксперимент с Начальной Военной Подготовкой. И я выпросил. Я почувствовал сразу, что это очень хорошее средство воспитания. И он издал приказ - 18-ой школе. Тут пришлось уговаривать Александра Ивановича...

- А уговаривать в каком смысле?
- Он математику вёл, а военрук получал определённую зарплату и часы военного дела (десять часов или пятнадцать часов Начальной Военной Подготовки) - всё это в ставку военрука. А сверх ставки военрука он имел право только как директор, завуч, вести 12 часов математики. И вот с первого момента их куда-то отправили: или в Нахабино, или куда-то…
- Вы в книжке упоминаете Нахабино, под Москвой…
- На этих курсах они там были месяц, и прям сразу же он начал делиться, так скажем, опытом…
- По горячим следам, пока еще знания свежие, впечатления. А что вы можете сказать о Павленко Владимире Петровиче как о директоре, как о человеке, учителе? Он у нас историю вёл.
- Мы с ним были в хороших отношениях, даже дружили, даже друг у друга были дома... Жалко, он умер: инфаркт случился у Маргариты Ивановны. И он вдруг сразу же стал не в себе. Она умерла, на другой день - он. Их похоронили вместе, дочка хоронила. И на кладбище одна плита. Вы не видели? С краю…
- Нет, я не видел. Это на старом кладбище или на новом? Новое - где первая Бибиковская шахта, возле террикона; старое – там, где деревья растут, у меня бабушка похоронена на старом, потому я на старом чаще бываю…
- Как въезжаешь на кладбище с центрального входа, немножко проехать, налево свернуть, - и прямо вначале стоит этот памятник…
- У меня остались хорошие впечатления от нашего завуча, Богдановой Веры Станиславовны, наверняка Вы её знали…
- Знал, конечно…
- Она преподавала литературу и русский язык. Так, кАк она вела уроки, мы её очень сильно боялись, но, в тоже время, насколько она была строга, настолько же и добра…
- Да, Вера Станиславовна, хорошая учительница, очень…
- Я уже теперь, с высоты возраста, понимаю, что это был за учитель. Особенно нам нравился следующий урок после сочинения или диктанта. Она делала разбор – это было что-то! Ему посвящала весь урок. Если человек был достоин – возносила, буквально, до космоса, но могла точно также и опустить, если он этого заслуживал. Причём, характер это носило такой, что она разбирала всех персонально, все всё про себя узнавали: и смеялись над собой, и над собой же плакали.
- Она пользовалась большим уважением среди учителей русского языка. Моя жена тоже учительницей русского языка была, она хорошо её знала.
- Я помню даже её артикуляцию, как она «ща» выговаривала. Часто экскурс в свою молодость делала, но всегда кстати. Было настолько интересно, что урок пролетал, как одно мгновенье. Это было здорово. Таких учителей я уже как-то и не встречал. Вот именно таких, такого плана. Эта личность была очень сильная, очень большая. Встречались учителя, которые знают много, но как педагоги несостоятельны, скажем так, донести не могут. Ясное дело, что хороших композиторов и художников много не бывает. Точно так же и среди учителей…
- Видимо, так. Ординарных людей - большинство, неординарных - меньше. Однако, 16-я школа никогда не была на плохом счету. Вот 12-я школа на Партизанке… Как-то её всё клевали, клевали, помню…
- Может это на личностной основе было? Директор, может, не угоден был или еще что-нибудь?
- Я помню, директором школы там был такой Баглай, зовут как его – забыл. Он был очень большой любитель спорта и сам спортом занимался, и у нас хорошо организовалось тогда кустовое содружество школ: первенство по футболу, по волейболу… Не все школы, а вот 12-я, 13-я, 16-я и 18-я - четыре школы собирались. Обязательно директора были на этих соревнованиях. Мы поставили так, чтобы всё было организовано как нам хочется, а потом после соревнований тот, кто становился победителем, должен был угостить всех остальных в столовой…
- Традиция, никуда не денешься, это здорово!
- Ну а почему бы и нет?
- Вы в 84-ом году закончили свою трудовую деятельность, на пенсию ушли. В школе сейчас бываете?
- Да, конечно! И так прихожу, и на праздники приглашают.

- Не забывают, то есть. Это великое дело. Но сейчас время такое, что, в основном, всё разрушается, забывается, ничего не ценится. Это же хорошо, когда не забывают, хотя Вас невозможно забыть. Слишком много было сделано.
- Вы знаете, самая большая для меня радость, когда приезжают ко мне бывшие ученики бог его знает какого года выпуска, бог его знает откуда.
- Сюда, домой?
- Да, недавно приехал из города Жукова, знаете такой город?
- Жуков – это где?
- Город Жуков, родина Жукова, маршала.
- Это Калужская область, знаю.
- Бывший Угодский Завод, рядом Протвино, а я родом-то из Малоярославца…
- Я знаю, буквально полмесяца назад там был: в Малоярославце, Медыне, на Ильинских высотах. Я специально поехал туда. Ездил к своему другу, тоже в Калужскую область на Угру…
- Где?
- Это где Полотняный Завод, возле…
- Не около Юхнова?
- Нет, Юхнов - на запад, туда дальше. Возле Товарково. Если ориентироваться по местности, то это место слияния Угры и Шани.
- Это место я знаю, Полотняный Завод… Я же ведь в Калуге жил позднее. Возвращаясь из похода, почти каждый раз мы заворачивали на Угру под Юхновым и там отдыхали дня два-три, ничего не делали…
- Понятно, просто полная релаксация...
- Отличные места, река…
- Места чудесные. Сейчас там Национальный Парк, нельзя ничего строить. Впечатление просто шикарное…
- А там, Вы знаете, Угра: с одной стороны - немецкий передний край, с другой стороны - советский передний край.
- Передний край наш был ближе к Москве на левом берегу, на правом были немцы. Я, когда ходил там, обращал внимание: очень удобное место для организации обороны. Идёшь по лесу, потом пойма реки, взгорок…
- И вот последний раз мы были на Угре в 82-м что-ли году. Огневая точка немецкая, пулемётная позиция. Там ведь еще сохранились все траншеи, правда, всё обвалилось, но это хорошо видно человеку, который знаком с войной; он сразу же видит где что. А тут еще навалены патроны, гильзы патронные - куча. Заросли крапивы… Прямо на самом берегу Угры ребята находят три скелета.
- Да Вы что?
- Разведка наша, видимо, как я понял. Разведка переправилась через реку, причём, это было зимой, потому что нашли истлевший кусок овчинного полушубка…
- Именно так идентифицировали, что это были наши?
- Да. Потом котелок… Я уже не помню: какая-то буква выскоблена была на котелке… Остатки валенка…
- Наш котелок, круглый, не немецкий, а наш?
- Наш котелок, круглый. Это было в 82-м или в 81-м году, даже скелеты открыты…
- Это отдельная тема.
- Мы на другой день со стоянки этой снялись и поехали домой через Юхнов. Там я зашёл в военкомат и дал им наводку. Они поблагодарили: ах-ах-ах! Сделали что – проверить, конечно, уже нельзя... Вы знаете, когда мы в походе первый раз на это место приехали, - а ведь туда, под Юхнов мы ехали по той простой причине, что это места моего детства, я там всё в детстве облазил, жил в Перемышле, - там были невообразимые клубки и мотки колючей проволоки (передний край сматывали), в диаметре метра два с лишним. И деталь: на этой стороне вся проволока оцинкованная была, а на той стороне, где наша оборона - мы там тоже лазили, - проволока ржавая. Нам некогда было оцинковывать. Они же оцинковывали для лагерей, на тысячу лет её себе готовили. Лучшее средство воспитания – это походы. Те ребята, которые в поход со мной ходят, становятся такими близкими друзьями, активом школы, поэтому всегда группа комплектовалась так: старшие, а потом – младшие. Младшие остаются, старшие кончают школу, уходят, новые молодые - приходят…
- То есть, есть преемственность…
- Да, обязательно. И всегда: из похода возвращаемся, ребята понимают как люди на Украине живут хорошо, и как у нас всё плохо; из Белоруссии – «ну как хорошо в Белоруссии, а у нас…» И действительно, в средней полосе хуже всех люди жили. Двести километров от Москвы…
- Вот это, кстати, удивительно. Люди, которые здесь ни разу не были, думают: «Ведь ближе к Москве!». Это в подсознании сидит. И что всё так плохо, вроде как бы, и не верят…

……

Немного о войне...

- Это когда в разведроте танковой были?
- Да, освобождение Варшавы и так далее до Одера, правда, с заходом в Восточную Пруссию... Вы представляете, нас встречали так здорово местные жители! Если колонна останавливалась в деревне, то бежали все, угощение тащили, чего угодно, бросали на танки, девчонки украшали искусственными цветами, втыкали куда-то там, где есть ямочка в машине. Подносили «бимбер» - самогон, окрашенный какой-то краской с сиропом. И предлагали тосты за Ванду Василевскую, Осубку Моравского, их полководцев… Конечно, за Рокоссовского.
- Он же поляк, конечно…
- И всё это было так здорово! Почему сейчас такая ненависть у них? Даже удивительно. Я ведь, когда в восемьдесят каком-то году был с делегацией в Польше…
- В 81-м…
- В 81-м, да, ведь нас тоже там встречали очень хорошо. Мы же общались с людьми обычными, не то что там какими-то приглашёнными – нет. Но сейчас почему? И вот этот знаменитый расстрел поляков, надумали. И, главное, меня больше всего поражает, что руководство наше, вместо того чтобы оправдать как-то свою страну, наоборот, кается. Почему не каются американцы, когда истребили всех индейцев? Никто не кается. Меня больше всего возмущают эти выступления всякие : «вот у них там, а у нас… вот у них! как они живут!»… Никак они не живут! Там совершенно другая мораль, совершенно другие взаимоотношения между людьми. Вот Вы запросто могли ко мне приехать, по телефону позвонили и - встретились. Нет, там так нельзя…
- Ну, у немцев нет…
- Да и у немцев, у французов… Ни у кого у них в Западной Европе так не встретишься. Я не рассказывал? В Берлине же было четыре зоны оккупации, Вы знаете…
- Да, знаю, конечно…
- Английская, французская, американская и наша. Наша зона была почти вся разбита в пух и прах. Мой друг такой был - Женя Манюгин. Нас с ним частенько в командировки отправляли в Берлин, а поезда так шли: утром шёл поезд в Берлин и из Берлина тоже утром, поэтому, если приехал в Берлин, то уехать ты должен на другой день и тебе надо где-то ночевать. Ночевать в командировке можно было при нашей комендатуре, но бюрократизм был и тогда: откуда, что, чего? А поскольку Женька хорошо владел иностранными языками - он учился, до войны окончил Киевский институт иностранных языков, - мы нашли, он, вернее, нашёл во французской зоне оккупации на улице, которая называлась, до сих пор помню, Мерингштрассе, приват-отель, всего четыре комнаты. Содержала этот приват-отель супружеская пара. Нам тогда казалось, что они старые все, им где-то пятьдесят с лишним лет было. В Германии, в Берлине в частности, эти квартиры не отапливаются зимой, но спать тепло под перинами, даже жарко. И вот приезжаем, а сначала надо обзавестись жильём. Приехали на улицу, а нас не принимают. Дед говорит: «Вы знаете что, мы бы, конечно, вас приняли, но ухаживать за вами некому. Сегодня у моей жены юбилей (по-моему, 60 лет ей), мы гостей пригласили и ухаживать некому». - «Но за нами не нужно ухаживать, это хорошо, что шестидесятилетие…». В общем, Женька его уговорил. Мы оставили все вещи, которые нам не нужны, и пошли по своим делам. И, прежде чем вернуться, зашли в магазин. В Берлине открылся большой магазин на нашей зоне оккупации. Отремонтировали большое помещение, двухэтажное – громадный гастроном «Москва». В этом гастрономе «Москва» было всё, что только производилось в СССР. В частности, я никогда в жизни не ел копчёного угря, а там как раз его попробовал. Сейчас можно добыть такого в Москве? – не знаю.

- Сейчас всё можно добыть...
- Купили две бутылки водки, колбасы…
- Ну, по-нашенски.
- По-нашенски. Сыр, еще чего-то. В общем, выпивка и закусон. Приходим. Цветов, конечно, никаких не было, какие там цветы! Женька остался на кухне, а я дверь открыл и смотрю: за столом сидит примерно человек восемь, может быть десять. В центре стола бабуля-хозяйка, а они так: мужчина - женщина. Перед каждым тарелочка, нож, вилка - всё чинно. Посреди стола стоит бутылка и во-о-о-т такие крохотулишные рюмочки, и у каждого на тарелочке из тряпочки или газетки завернутый какой-то бутерброд. Кроме бутылки водки для общественного потребления ничего нет. А Женька там колбасу кромсает. И вот мы всё это принесли и на стол поставили. По мановению волшебной палочки всё из тарелок исчезло! Эти бутербродики все очутились в карманах, мгновенно! А у нас хлеб - краюхами, колбасу резать - так резать ломтями…
- Кусок хлеба - так кусок хлеба!
- Да, ведь они даже этот хлеб маслом, каким-то поганым маргарином только так вот, чуть поры закрыть. И мы потребовали, чтобы рюмки эти убрали, и – стопочки! Говорят там, что они не пьют, не едят. На халяву и пьют, и едят, да еще как!
- Ещё попробуй, догони…
- Да, а водка в бутылках была 750 граммов. Полтора литра водки. Мы их, конечно, споили, и всю закуску они что съели, что домой забрали - мы не следили. Посидели немножко, нам интересно было понаблюдать, и пошли спать.
- Конечно, интересно…
- Вот образ жизни-то какой.
- Это надо понимать…

- И вторая интересная встреча. Это еще более удивительная встреча. Когда нас демобилизовали 1 мая 1947 года, мы оказались в деревне на железнодорожной станции для отправки скотины в Россию в счёт репарации. Сначала предполагали, что мы её будем собирать, но мы ничего не собирали. Два взвода. Причём, мы жили сами по себе, второй взвод жил сам по себе, два офицера жили тоже сами по себе. Никто никому не подчинялся, все жили весело. В 12-ти километрах был такой город Вольдек. Мы спёрли на станции дрезину ручную и по железной дороге на дрезине вперёд - 12 километров! Дрезину эту в кусты перед городом, и - в город. Такие фокусы делали! Закупили весь кинотеатр, все билеты и пропускаем всех бесплатно – мы купили кинотеатр, всё, уже хозяева. Дальше: аттракционы там, качели какие-то были в городе и карусель. Закупаем карусель на два часа, допустим, и всех крутим…
- А как они реагировали при этом?
- Да лучшие друзья! Причём, мы ведь без оружия, у нас никакого оружия не было - ничего. Мы оставили в части всё и жили без оружия, никто нас не охранял, но мы ничего и не боялись. Немцам: «Ферботен» – и всё, никто на нашу жизнь не покушался. Я всегда думал: мы тут живём, гуляем везде, ночами бродим. Немцы так могли бы у нас? Конечно, нет! Давно бы прибили всех. А у меня друг такой был Лёвка Лебедев, нет, не Лебедев, Лёвка Вишневский, такой парень охломонистый, хороший по душе. Мы как-то с ним сошлись, и я уже не помню по какой причине. То есть вот в таком ресторане у них в этом Вольдеке… А в ресторане что: водка и пиво, бир и шнапс, больше ничего!
- И закуски никакой?
- Никакой закуски. Всё по карточкам. В этом городе комендатуры советской не было, и вообще, мы приезжали единственные солдаты советской армии. Большой зал для танцев; обязательно аккордеон, скрипка и какая-нибудь труба - вот это оркестр. Приходят отдыхать вечером и пожилые, и мужья с жёнами, и молодёжь собирается; занимают столик, во-о-от такие рюмочки. Пиво. Мужики могут сидеть часами «ла-ла-ла-ла» с кружкой пива. Между прочим, это не главное, что я хотел сказать сейчас. Был «белый» танец, меня пригласила немочка, такая дама симпатичная, может лет тридцать-тридцать пять. Мы с ней танцевали, потом какой-то снова танец - я её пригласил. И, когда я её посадил, муж мне объясняет: благодарит меня за то, что его жена мне понравилась, раз я её пригласил танцевать.
- Удивительно, надо же…
- Они считают: если жена кому-то нравится, то он сделал правильный выбор. И вот познакомились мы с директором банка местного. Он был директором и до, и тогда. Как там получилось, что Лёвка Вишневский набился в гости? Мы согласия не получили, но как-то днём приехали туда в ВОЛЬВЕК, купили водки и нахально к нему домой запёрлись. А у них как раз обед. Им деваться некуда: он, жена и мы двое. Сервировка стола, накрахмалена скатерть… Они не ждали, мы нахально вошли…
- Специально не готовились…
- Накрахмаленная скатерть, чудесный сервиз, сервировка, суповница такая, тарелочки, ножи и вилочки, как в ресторане, и салфеточки. Подают холодную закуску (мы ж разлили), причём, стаканы заставили достать…
- Мы из мелкой посуды не пьём, правильно?..
Это было лето. Один кружочек помидорчика, кружочка три или четыре огурчика свежего и шпината листочек. Тогда я не знал, что это такое, никогда не ел, но такой листочек… толстенький. Всё. Выпили. Ну что такое кружочек помидорчика для солдата и три кружочка огурчика? И хлеба нет, без хлеба всё это. Дальше открывается суповница. Суп из брюквы: такие кубики ровные совершенно, калиброванные, розоватая такая жидкость… Запах до сих пор я помню: это до того отвратительный запах! То же семейство крестоцветных, как капуста, только она, брюква, с таким привкусом… У нас её давали скоту или ребятишки просто сырую грызли. У них это - еда. И суп заправлен: лучок, видимо, поджаренный на каком-то жире. Выпили, похлебали. На второе - картошка. Приносят на красивейшем блюде: картошка варёная в «мундире». И судочек с подливкой, а подливка какая-то мясная, от неё мясной дух идёт и там что-то плавает. Ножик специально, ставится ещё тарелочка, каждый себе чистит картошечку, очистки кладёт на специальную тарелочку, ложечкой подливочки полил и - лопай. Поели картошечки, потом хозяин достаёт во-о-о-т такую коробку сигар; жена приносит в стаканах с подстаканниками - мельхиоровыми, может даже серебряными, – кофе и три кусочка хлеба. Нас трое, жена участия не принимает - тут мужской разговор. Значит, сигару закурить, кофе и бутерброд. Хлебушек, значит, вот так… Я делаю скидку на 47-й год: конечно, разруха, но картошку-то он мог почистить! Нет, это такой обычай. А на кухне у нас мы готовили себе сами. Жило нас двадцать человек в доме у немцев, большую комнату занимали, на полу солома расстелена была. Хозяйки помогали нам. У нас дежурный был, варил. Хозяйки помогали готовить еду, а мы их кормили, то есть они тоже кормились. Так они тоже хотели нам также сделать. У них же как: варят картошку в мундире и тащат в погреб. Захотели супу картофельного – достали эту картошку, очистили, порезали в бульончик – картофельный суп. Хотите картошечку просто с чем-нибудь – очистили, приготовили – вот вам картошка. Это не из-за бедности, а - обычай. Когда мы наступали, немцы бросали свои хозяйства, всё бросали, бежали. А у них консервирование, которое к нам потом пришло, в банках с закруткой. Тогда было еще и это. Мы удивлялись: здорово, компоты всякие в подвале стояли! У них законсервированные яйца были чищенные…
- Первый раз об этом слышу, очищенные даже?…
- Да, яйца варёные, очищенные. Консервировать яйца?! Яйцо сварил - и съешь его!
- Да у нас не додумаются до этого вообще никогда…
- Дальше: консервированные какие-то там травы, всё это закатано. Но у них совершенно не то, что наша широкая душа!
- Там свои традиции, понятно...
- Приезжала недавно - может с полмесяца прошло, может побольше - бывшая ученица, она даже учительницей у нас была… немцы Поволжья…
- А фамилия её как?
- Раменских… Ася такая…
- Нет, не знаю, у нас была учительница Кинсфатор Нина Евгеньевна…
- Я знаю, она с Дубовки…
- Она нам преподавала немецкий язык…
- Знаю, знаю. Вот я у неё спросил: «Ась, а как там теперь?». – «Точно так же». Никто в гости друг к другу не ходит. Если встретиться, то договариваются в какой-то забегаловке, причём, заказывает каждый себе сам и сам расплачивается. Вот если я Вас в ресторан приглашу, кто должен расплачиваться: Вы или я? Конечно, я! Я пригласил!
- Приглашающая сторона. А твоя воля уже поучаствовать в этом, не поучаствовать…
- Это норма. И по-другому, мол, давайте пополам поделим это всё и так далее. Ну последние штаны снимешь, а расплатишься!
- Конечно, конечно.
- Там всё осталось точно так же, там никто никому не нужен, там соседи живут – друг друга не знают, и знать не хотят! И государству никто не нужен! Раньше беженцев встречали, квартиры давали, пособия. Теперь всё это кончилось. Приехал? – ну приехал и живи. Как хочешь. Твоё дело.
- Сам кувыркайся…
- Кувыркайся сам. Причём, ещё надо работу найти. Так вот я у Аси спрашиваю: «Ась, ты хорошо знаешь русский язык, в совершенстве теперь владеешь немецким. Почему бы тебе не стать учительницей русского языка или переводчицей?» - «А не пробьёшься, даже если бы я очень захотела, мне не пробиться». Так вот, она работает там каким-то социальным работником (я не стал расспрашивать), как у нас пожилые старики и старухи ходят из горсобеса за продуктами, за лекарствами. Всё искусственное: вся еда, синтетика всякая, а натуральное настолько всё дорогое, что купить его могут только очень богатые. У нас мясо продаётся, пусть оно двести пятьдесят стоит, но я всё-таки могу его купить - килограмм мяса. Пенсионер, не каждый же день я буду есть по килограмму свежего мяса! Нет, они там свежего мяса не могут поесть. Свежее мясо бог знает по какой цене!..

История родных мест
В.М.Женко о войне