Дивизия стояла НАСМЕРТЬ — ч.3 | 09:36 |
В окружении
Выполняя приказ штаба Западного фронта, командир 239-й дивизии полковник Г. О. Мартиросян принимает решение отвести свои поредевшие полки к южной окраине Сталиногорска и занять позиции на шоссейной дороге вплоть до деревни Любовка, что под Узловой. Свой штаб и командный пункт он располагает между 817 и 813 полками в деревне Бибиково. Можно было перенести его в более безопасное место, но командир состава принял решение: «На миру и смерть красна».
Для обороны непосредственно г. Донского он оставляет 239 стрелковый полк под командованием полковника Соловьева. Получив внушительный «урок» в боях под деревней Крутой Верх (ныне поселок Комсомольский) и под поселком Курский (ныне Подлесный поселок), немцы, оставив Донской на «закуску», через Дубовое, поселки шахт №№ 17, 19, 20 свободно двинулись на Спасское, Гремячее, Михайлов. А вся 239 дивизия, не считая частей, оказывающих сопротивление врагу по ту сторону химкомбината (северный Сталиногорск) оказалась в большом кольце окружения. Как только утром 21 ноября стихла артиллерийская подготовка, фашисты силами 53-го армейского корпуса и танковой группировки перешли в наступление на правом фланге 239-й дивизии. Нацелившись на северо-западную окраину Сталиногорска со стороны Пашково шли десять вражеских танков с десантами автоматчиков. Но когда они втянулись на шоссе в районе первой и второй каменецких шахт, их левый фланг оказался подставленным под удар, укрывающихся в лесных посадках наших боевых машин 125-го танкового батальона. Для немцев это было неожиданностью. И, прежде чем они успели перегруппироваться, пять вражеских танков «засветились». Боевые машины 125-то танкового батальона стали заходить немцам в тыл. Те развернулись и попятились назад. Без прикрытия стали откатываться и автоматчики. Массированный огонь открыли пулеметчики и минометчики. Снова помогли артиллеристы 688-го гаубичного полка. Видя, что здесь не прорваться с ходу, немцы вызвали авиацию. Она начала бомбить Узловую, Донской, Сталиногорск — все места, где были замечены части 239-й. Опять показалась вражеская пехота. Она шла несколькими цепями. И снова дальневосточники встретили их смертоносным огнем. Оставляя убитых и раненных, вновь откатились гитлеровцы. Тогда с левого фланга на обнаружившие себя огневые точки 817 полка всей своей мощью ударили штурмовые орудия противника. (Нужно отметить, что в I941 году немцы использовали для штурмовых целей танки Т-3, формируя из них дивизионы и батареи штурмовых орудий.) Фашисты вводят в бой все новые и новые резервы. Отчаянно бьются сибиряки. Поэтому врагу пришлось ввести в сражение без одного полка весь 53-й армейский корпус с десятью штурмовыми орудиями и тридцатью танками. Но не отступают советские солдаты — на «нейтральной» полосе, перед их окопами, горят немецкие машины, на белом снегу отчетливо выделяются неподвижные серо-зеленые фигуры.  Братская могила воинам, павшим у д. Бибиково и Торбеевка Отдельные группы противника глубоко обошли фланги дивизии и прорвались в тыл. Во второй половине дня 21 ноября около полка пехоты и десять танков атаковали в деревне Бибиково штаб 239-й стрелковой дивизии. Офицеры штаба, политотдел дивизии, комендантский взвод, сам командир дивизии и все, кто мог держать оружие, организовали круговую оборону. Начальник штаба 614-го отдельного батальона связи 239 дивизии полковник Михаил Иванович Волков вспоминает: «Безусловно, штаб дивизии погиб бы, дорого отдав свои жизни, но вовремя успели два эскадрона 41-й кавдивизии, которые, сделав многокилометровый бросок из-под Донского через боевые порядки гитлеровских войск, под командованием заместителя командира 239 полка полковника Ивана Георгиевича Бородачева разметали в безудержной конной атаке с тыла гитлеровских вояк. Конники, пролетая мимо танков, забрасывали их противотанковыми гранатами. Многие смельчаки погибли, но семь танков не ушли с поля боя. Штабисты, поднявшись в контратаку, заставили фашистов обратиться в безостановочное бегство».   Деревня Бибиково. В этом доме в ноябре 1941 года размещался штаб 239-й стрелковой дивизии, защищавшей Узловую Вечером 21 ноября связной самолет штаба 10-й армии генерала Голикова доставил приказ. Согласно ему части, оборонявшие район химкомбината и ГРЭС должны были отойти и занять новые позиции. Через Северный Сталиногорск прошли сильно поредевшие два батальона 180 полка НКВД, машины 125-го танкового полка, отряд танкистов без танков из 11-й танковой бригады майора Толоко, разрозненные группы воинов из 299-й, 413-й стрелковой, 108 -й танковой дивизии и 3-й танковой бригады. За ними, гремя колесами о мерзлую землю, проехали орудия и конный обоз.  Обоз немецкого 3 танкового дивизиона. Фото из книги «The German 3rd Panzer Division in World War II» Через час, уже в сумерках, раскидывая гусеницам снег, прошли по улицам десять танков, тягачи с прицепленными пушками, большие трехосные грузовики с пехотой. И все это — немецкие солдаты, пушки, танки — сгрудилось около ГРЭС. Сгрудилось потому, что мост через Любовское водохранилище перед их носом взлетел на воздух. Двести тридцать девятая дивизия такого приказа не получила. Ее роты и полки оставались на северо-западной окраине Донского, у деревень Каменка, Васильевка, совхоз «Донской», Моисеевский поселок, Клин и на южной окраине Сталиногорска. Где-то в парке притаилось несколько орудий ЗЗ6-го отдельного зенитного артдивизиона. Утро 22 ноября выдалось, хотя и морозное, но солнечное. На небе не было ни одного облачка. И в это утро жители Донского, Сталиногорска, Узловой, горняцких поселков и деревень не только ближних, но и дальних, стали свидетелями воздушного боя, стремительного и ожесточенного. Немецкие бомбардировщики звеньями приближались со стороны Богородицка. Они лениво шли на высоте не более тысячи метров. Сначала цель их была не ясна: толи бомбить Сталиногорский химкомбинат, толи поддержать свои войска в районе Венёва, где развернулось большое сражение. Но потом они начали разворачиваться над шахтерскими района и пикировать. В морозном воздухе вздымились черными смерчами взрывы фугасных бомб. И вдруг из-за Сталиногорского леса с пронзительным свистом вынеслись три тройки наших маленьких истребителей. Это было как чудо. Приподняв носы, со свистящим протяжным воем, взмыли они вверх и, описав дугу, оказались в тылу вражеской эскадрильи и над ней. Пока фашистские стервятники разворачивались, наши истребители начали их поджигать, открывая огонь с самых близких и удобных положений. 3агорелось сразу четыре стервятника. Оставляя черные шлейфы, они ринулись в разные стороны, беспорядочно выбрасывая свой смертоносный груз. Один из них взорвался в воздухе в районе Киреевки, другой — врезался в поле у деревни Иван-Озеро. Третий, дымя, грохнулся неподалеку от Епифани. Еще один нашел свое место под деревней Меженовка. Остальные, прижимаясь к земле, преследуемые ястребками ушли в сторону Богородицка. Через несколько минут девятка краснозвездных, покачивая крыльями, удалилась в сторону Рязани.  Газета «Красная Звезда» №281 от 29 ноября 1941 года И опять немцы начали артиллерийский обстрел. Теперь они сосредоточили огонь на южной окраине Сталиногорска, где-то в районе сегодняшнего мясокомбината и Клинской автобазы. Взрывы перепахивали землю на позициях 817 полка. После потерь под Крутым Верхом и поселком шахт №№23-24, бойцы были сведены в два батальона. Очень много раненых. Их направили в Донской, где формировались санитарные вагоны. Загорелось несколько бараков. Бой перенесся к опушке леса. Здесь затаились два дивизиона 688-го артполка. Немецкие танки, опередив свою пехоту, вели беглый огонь из пушек и пулеметов. Наши гаубицы открыли кинжальный огонь. Загорелось три танка. Немцы осторожничают, но продвижения вперед не прекращают. Во второй половине дня немцы обошли правый фланг полка и большой колонной, на грузовиках с пехотой, двинулись на Урванку. Впереди шли три тапка. По обеим сторонам небольшого овражка, через который проходила грунтовая дорога, была устроена засада с двумя танковыми пулеметами. Ее возглавил секретарь партийного бюро 813 полка Николай Парамонов. Танки и несколько автомашин они пропустили, потом дружно открыли огонь. Четыре машины сразу загорелись. Десятки фашистов выпрыгивали из них и попадали под свинцовые струи. Бой был скоротечным. Немецкие танки развернулись и, стреляя из всех видов оружия, ударили по смельчакам. Тяжелораненый Парамонов отдал приказ отойти... К исходу 22 ноября 29-я моторизованная немецкая дивизия овладела населенными пунктами Спасское, Ольховец, и отрезала пути снабжения и отхода 239-й стрелковой дивизии. СЛОВО Г. О. МАРТИРОСЯНУ:
«...Теперь боевой рубеж проходил так: 239 стрелковый полк полковника Соловьева защищал г. Донской, 817-й стрелковый — полковника Мельникова на юго-восточной окраине Сталиногорска. Позиции в районе нынешнего детского парка, березовой рощи, поселка шахты № 27 и в деревне Урванка занимал 813-й — полковника Гоголицына. А 688 гаубичный артполк подполковника Минько находился юго-восточнее Сталиногорска...»24 ноября во второй половине дня командованию 239-й дивизии удалось по рации связаться со штабом 10-й армии генерал-лейтенанта Ф. И. Голикова. Последовал вопрос: — Где вы находитесь? Ответ: Ведем бои в районе Донского — Сталиногорска... Вопрос: Почему не выполнили приказ от 22 ноября об отходе на рубеж в район города Михайлова Рязанской области? Ответ: Такого приказа мы не получали. Ведем тяжелые бои с превосходящими силами противника. Находимся под постоянной бомбежкой. Как мы, так и немцы, не решаемся вести артиллерийский и минометный огонь: стоим вплотную друг к другу. Потери большие. Боеприпасы на исходе. Справа и слева не чувствуем соседей. — Ждите у рации... Молчание длилось довольно долго, пока, наконец, прозвучало: — Михайлов сегодня занят частями 10-й моторизованной немецкой дивизии. Вы находитесь в большом кольце окружения. Отходите в район города Пронск Рязанской области. Постарайтесь оторваться от противника. Мы со своей стороны постараемся в пункте вашего выхода нанести отвлекающий удар. Не ввязывайтесь в большие стычки...»  Немецкая самоходка на окраине Епифани Создавшееся положение не поколебало воли командования 239-й стрелковой дивизии, хотя из строя выбыло более половины личного и командного состава. Назначенные на смену выбывших новые командиры со своими штабам и, находясь в центре боевых порядков, продолжали управлять ходом боев в условиях полного окружения. Во второй половине дня, уже в сумерках, оставив группы прикрытия, 813-й, 817-й стрелковые полки, перейдя на левый берег Дона, заняли оборонительный рубеж. С ними отступили 688-й артполк и спецчасти дивизии. В городе Донском на прежних позициях оставался 239-й стрелковый полк. Но немцам не хотелось так просто выпускать из своих рук такую добычу. Группа прикрытия на правом фланге дивизии, состоявшая из воинов 813 полка, была окружена в деревне Урванка. Забаррикадировавшись в доме жителя Медведева, бойцы встретили фашистов ружейно-пулеметным огнем. Бой длился более двух часов. Для группы это был последний боевой рубеж — стояли насмерть! Но и противнику дорогой ценой обошлась эта схватка. На участке 239-то стрелкового полка, на северо-западной окраине Донского, просочились гитлеровские автоматчики и окружили склад с боеприпасами. В свою очередь, наши бойцы под руководством заместителя командира 239-го полка 239-й дивизии полковника Ивана Георгиевича Бородачева окружили и в коротком бою уничтожили их. Вечером 25-го ноября командир 239-й стрелковой дивизии полковник Гайк Оганесович Мартиросян в небольшой рощице (сейчас ее нет, а находилась она тогда в треугольнике шахт №№ 20-21 — деревня Огаревка) собрал командный состав: — Только безвольный и трусливый командир под видом «безвыходного положения» может распустить свою часть для выхода из окружения мелкими группами. На самом деле, он бросает своих воинов, которые верят ему как отцу, на произвол судьбы. Не будет такого, вместе — до конца. Я принял решение нанести удар по противнику и выйти из окружения или погибнуть... ... Отданы последние приказы, командиры отбыли в свои подразделения, и в ночь с 25 на 26 ноября дивизия, прикрывшись со стороны Донского и Сталиногорска подразделениями 209-го стрелкового полка под командованием полковника Соловьева с противотанковым дивизионом, нанесла внезапный удар по 29-й моторизованной дивизии противника. B свой последний смертный бой первым пошел, сметая огнем все на пути, 817 полк. Уничтожен гарнизон в деревне Хмелевка, через три километра взята деревня Ширино. Обойдя опушку Ширинского леса, двинулись на Спасское. За ним уступом слева на Бороздино и Ольховец шел 813-й с 688-м гаубичным полком. А справа через поселки шахт №№12-13, через деревни Лешки и Моисеевка, через поселки шахты №19, Аварийный, «Тринадцатый километр» (Северо-Задонск), сбивая заставы гитлеровцев, пробивался 239-й полк. Еще с вечера началась поземка, а сейчас разыгрался небывалый буран. Снег забивал глаза, ветер свистел в ушах. В потоках снежной пыли трудно ориентироваться. Далеко, где-то в районе деревни Бороздило, в небо взмыли две ракеты. Чьи? Неизвестно. Потом до¬неслись разрывы снарядов. Это, обеспечивая действия восемьсот семнадцатого, 813-й полк завязал бой с 71-м моторизованным полком гитлеровцев. В результате были уничтожены два батальона противника, захвачено знамя полка, 30 автомашин и два орудия. В районе села Спасское разведчики 817-го не успели снять всех часовых. Поэтому в небо взмыли две немецкие ракеты. И гитлеровцы встретили наступающий полк автоматно-пулеметным и артилллерийско-миномётным огнем. 817-й вынужден был отойти в Ширинский лес.  Газета «Красная Звезда» №281 от 29 ноября 1941 года 26-то ноября части дивизии весь день вели кровопролитные бои, 239-й полк, прикрывавший тыл и правый фланг дивизии, вынужден был обороняться от частей 167-й немецкой пехотной дивизии, подошедшей со стороны станция Епифань (ныне г. Кимовск). 813-й и гаубичный полк, а также присоединившийся к ним 614-й отдельный батальон связи под командованием начальника штаба 239-й дивизии полковника Волкова Михаила Ивановича тщетно пытались выручить 817-й, оказавшийся в окружении в Ширинском лесу. Над их боевыми порядками беспрерывно поднимались черные «грибы» артиллерийских разрывов. В середине дня обстрел прекратился — двинулись танки... ИЗ ПИСЬМА Г. О. МАРТИРОСЯНА
«...Чудом добрался до штаба дивизии связной 817-го полка командир взвода разведки Василий Андреевич Кальченко с донесением от принявшего командование полком капитана Широкова, в котором тот предлагал вызвать огонь на себя, отвлечь часть сил противника, дав, тем самым, дивизии возможность отойти на Пронск...»Храню много лет пластинку, на которой записана песня «У деревни Крюково». Завожу я ее по нескольку раз в году в праздничные дни и, особенно, — в День Победы. Собираются мои сверстники — те, кого пощадила война. Слушают ее и плачут. Плачу и я. Ведь эта песня про меня и тех ребят, которых я оставил там, на вашей земле, в сорок первом непогребенными. Правда, у деревни Крюково от взвода осталось в живых семеро. А нас в батальоне было четыреста, осталось же девять. Но все было как в песне. Смерть за родную землю не страшна!
Да, 817-й стрелковый полк, вернее то, что осталось от него за время кровавых боев, не смог прорваться через деревню Спасское и вынужден был, вновь понеся потери, отступить в Ширинский лес, залечь в занесенные снегом окопы на опушке. Разведчики, посланные капитаном Федором Михайловичем Шариковым во все, как говорится, концы, возвращались с неутешительными вестями: лес, выходы из него обложены фашистами со всех сторон. Под брезентом, натянутым между повозок, поставленных квадратом с шестом посредине, у небольшого костерочка вместе с комбатом, капитаном Шариковым, на обрубках дерева сидели командир 6-й роты старший лейтенант Валерий Веселый, сержанты Георгий Астанкеев, Григорий Гелун, Василий Груздев, Алексей Хруль, Иосиф Кобелев, командир пулеметчиков Иван Шихов, начальник радиостанции Николай Федотко. Было принято решение: прикрываясь с флангов и тыла четырьмя сорокапятками, тремя минометами и пятью пулеметами, повторить на рассвете прорыв на Спасское. Если удастся, обоз оставить в лесу, особых ценностей в нем не было. Всех, кто может держать оружие, — в бой. С первыми просветами командир роты старший лейтенант Веселый с сержантом не спеша пошел по лесу, собирая бойцов. Наводчики орудий Михаил Якубовский, Петр Ячанкин. Андрей Степаненко и Николай Самойлов направились к своим позициям. Сержанты шли чуть пригнувшись, а старший лейтенант Веселый шагал прямо. Это был красавец с худощавым лицом, с крупным подбородком. Впалые щеки густо заросли темной щетиной. Он шел и негромко говорил: — Готовьтесь к атаке, ребята. Главное — не сбиваться в кучу. Старайтесь одним броском проскочить зону обстрела. Потом пустим в дело гранаты. — Пулеметчики! — это Ивану Закусилову и Садыху Сигдикову, — чего жметесь к валуну? Выдвиньтесь вот туда. Стрелять будет сподручнее. Недалеко, на просеке, захлопали наши минометы. Каждый хлопок и каждый взрыв там, перед деревней, отдавались под ложечкой холодящим тревожным толчком. На опушке комроты остановился, посмотрел на часы, опустил под подбородок ремешок фуражки. Лицо, хоть и под щетиной, взрумянилось, на губах появи¬лась чуть презрительная усмешка. На левом фланге политрук Петр Семенов торопливо засовывал в планшетку какие-то бумаги. Над лесом вспыхнула зеленая ракета и, ослепительно мерцая, стала падать, оставляя сизый след дыма. Валерий Веселый вынул из кобуры пистолет, зачем-то заглянул в ствол, выпрыгнул из окопа и, не оглядываясь, негромко произнес лишь одно слово: — Пошли. — Вперед! — громче сказал командир отделения младший сержант Алексей Горлов. Тяжело вылезали беспредельно уставшие солдаты из своих, кажущихся угретых ячеек, воронок, наспех отрытых щелей и пригнувшись, словно против сильного ветра, пошли на негнущихся но¬гах. Старались держаться ближе к стволам деревьев. Вышли на опушку и тяжело побежали навстречу известности и неизвестности. Бежали мимо трупов и через тру¬пы своих товарищей, погибших несколько часов назад. На бегу узнавали — Саша Савин, Иван Романов, Манытин, Панов, Тюканов, Устинов, Рахматулин… Впереди, километрах в двух, — Спасское, но еще ближе, метрах в пятистах, — невысокие брустверы неглубоких немецких окопов. Видимо, успели на рассвете выдвинуться вперед и отрыть их. — Ура! — крикнул кто-то, но этот призыв подхватили слабо.  Немецкие солдаты в окопе. Фото из книги «The German 3rd Panzer Division in World War II» И тут плотный огонь обрушился на них с невероятной злобой. Заметались бойцы. Близки окопы, вот, рукой подать. Но залегли. Из немецких окопов слышны крики толи команды, толи слова матерщины по-ихнему. Полетели оттуда гранаты. Но вновь увидели бойцы, как старший лейтенант Веселый, держа пистолет над головой, крикнул: — Встать, за мной! — Но взвод лежал. Многие — неподвижно. Всего несколько метров прошел ротный, потом что-то ударило его в грудь, и он сначала отклонился назад, потом упал лицом к врагу. — Убит командир! — пронесся чей-то вскрик. «И это был как сигнал, как команда к отходу, — пишет в своем письме Виктор Петрович Козлов. — Не помню кто, но двое подползли к старшему лейтенанту и потащили его тело за собой. Мы прикрывали их огнем, потом отползли к лесу сами. Вернулись на то же место, откуда начали атаку. Из взвода вернулось немного. Сидели побитые, отупевшие, подавленные, избегая глядеть друг на друга...» Пронесли, на самодельных носилках смертельно раненого старшего лейтенанта Валерия Карповича Веселого. Он был без фуражки, без поясного ремня. Рану на животе прижимал руками. Лицо землисто-серое, неузнаваемое. Глаза полные боли, смотрели, не мигая куда-то мимо людей, мимо войны, мимо всего того, что для живых было еще важно, — он со всем этим уже прощался... Под натянутыми над повозками брезентами скопилось много раненых. Намученные болью и жаждой, они стонали, кричали, молили о помощи, о глотке воды. Другие, уже покорившиеся судьбе, молчали — одни еще живые, другие мертвые. Комбат, он же сейчас командир полка двадцатипятилетний Федор Шариков, выглядел совсем больным. Лицо желтое в рыжей щетине, глаза обложены темным, во взгляде — злая смертельная тоска. В воронке от снаряда, около которой он стоял, лежал солдат, кое-как присыпанный землей. Неприсыпанными по колени оставались его ноги в обмотках и разбитых ботинках. Что-то заставило капитана приспуститься в воронку, разгрести землю, распахнуть на убитом полы шинели и ощупать брюки. Так и есть — в потайном карманчике находился солдатский медальон. Развернул вынутую бумажку, прочел: «Лялин (Андрей Андреевич, 1907 г. Тульская область, Товарковский р-он, дер. Малевка. Родственники: мать... жена... дети...» Так потом, случалось, появлялись извещения родным: «Ваш сын, муж, отец... пропал без вести...» Он вздрогнул от громкого чуть не плачущего голоса радиста Николая Федотко: — Товарищ комбат! Скорее к рации... Исправил я... Дивизия отозвалась». Почти на негнущихся от внезапного волнения ногах он долго шёл каких-то пятнадцать-двадцать метров. Несмотря на мороз, снял фуражку, надел наушники, внезапно охрипшим голосом сказал: (Радио-разговор открытым текстом со штабом дивизии я воспроизвел по записи, находящейся в Центральном Архиве Вооруженных Сил СССР в городе Подольске. Фонд № 14, опись № 101, дело 24, № листа 385 от 26 ноября 1941 года). «Исполняющий обязанности командира 817 стрелкового полка капитан Шариков слушает! (Гортанный голос командира 329-й сд Г. О. Мартиросяна): Комдив: — Дорогой мой, жив? Шариков: — Держимся, товарищ комдив... Мартиросян: — Сообщи координаты. Шариков: — Нахожусь в квадрате 23-25. Обложен со всех сторон, как... Мартиросян: — Знаю. Твой разведчик Кальченко доставил донесение. Это против тебя ведут бой фашисты? Шариков: — Так точно. Два раза пытался пробиться. В третью атаку посылать некого... Мартиросян: — Ясно. Знамя полка цело? Шариков: — У меня на груди. Мартиросян: — Спасибо! Продержись, родной, еще часик. Собери все, что стреляет. Увидишь ракетный фейерверк, открывай огонь из всех видов оружия. Я отдаю приказ повернуть все части дивизии на Спасское, на выручку тебе. Держись, товарищ!.. Шариков: — Есть!..» К нему подошел озабоченный заместитель политрука 3-й роты Бориc Мамонтов. — Ну, комиссар, зови всех живых сержантов, командиров отделений, — вытирая пот с лица и надевая фуражку, сказал он Мамонтову. — Будем готовиться еще к одной и последней атаке. — И когда те собрались, приказал: — Все орудия стянуть на восточную опушку леса. Рассредоточить через пятьдесят метров, развернуть на прямую наводку стволами на Спасское. Минометы поставить между ними. Пулеметчикам выдвинуться на фланги и вперед. На все даю двадцать минут. Санитарам немедленно погрузить всех раненых на подводы и укрыть их всеми имеющимися в наличии теплыми вещами. Пройти по всем окопам, всех живых, всех тыловиков, ездовых, поваров, писарей, всех, всех, всех — подтянуть к переднему краю. С погибшими товарищами попрощаться... Комбат немного помолчал, потом добавил: — Прошу сообщить всем бойцам, что идем на решающий прорыв. Навстречу нам нанесут удар по тылу врага части нашей дивизии. Приказ выполнять немедленно. Все! И только люди двинулись выполнять поставленную перед ними задачу, как он вновь остановил их: — Еще минуту внимания. На мне находится знамя полка. Если буду убит, в любом случае, знамя должно быть спасено. Теперь все!  Братская могила с. Спасское Выдвинувшись на передний край и обосновавшись под густой елью, капитан Шариков видел, как подкатывались пушки, разворачиваясь жерлами к врагу, подносились ящики со снарядами, пулеметчики подтаскивали свои «максимы». Подходили и выбирали себе временные позиции солдаты. Сзади между деревьев маячили лошадиные головы: собирался обоз с ранеными. Политрук Мамонтов вел человек двадцать тыловиков к передним окопам. Почему-то представилось, как встретят в окопах, смертельно уставшие, но неунывающие бойцы: — Ага, подкрепление прибыло! Ну, фрицы, гансы, теперь держитесь! Сейчас они дадут вам прикурить! Саламат Курбатов обязательно крикнет писарю Чубареву: — Эй, почта, давай письмо. Табак — есть, бумага — ийок! А пулеметчик Максим Сушаков, как всегда, с подначкой проворчит: — Ходют всякие-разные, а потом на глазах дырявые калоши пропадают. — Потом распотрошит у новоприбывшего кисет с табаком и, оделяя соседей по окопам, добавит с ехидцей: — Закуривай курачи! Кто не курит, тот... Неподалеку, схватившись за поясницу, морщился ездовой Некрасов. К комбату подошёл санитар: — Товарищ каштан, человек заболел. Может не пошлем его в цепь? — Что болит-то? — Поясница... Радикулит. Шариков посмотрел на ездового и, как бы сочувствуя ему, сказал: — Ничего. У меня сейчас тоже приступ язвы желудка. Вот пойдем в атаку, все как рукой снимет. И не оставаться же ему здесь с погибшими, ведь мы идем на прорыв, понимаешь, на прорыв!.. Приблизился повар Алферов в грязно-белой куртке поверх шинели: — Ты чего? — Так, каша готова... — Отставить! Туда — махнул комбат в сторону окопов. — Перед боем не едят. Все туда! Шариков пошел вдоль окопов, в которых все еще устраивались бойцы. С момента разговора с командиром дивизии прошло полчаса. И хотя были выставлены посты оповещения, он нет-нет да посматривал в небо над Спасским: не взлетели ли ракеты, которые решат судьбу окруженных, но не помышляющих о сдаче советских воинов? Под одним деревом в неглубоком окопчике сидели санитары из всех подразделений полка. Было их более десятка, все с оружием — Ляпунов Николай Сергеевич, Амельченко Василий Антонович, Клиновицкий Василий Малофеевич, Степанов Игнат Степанович, Волков Илларион Петрович, — всем далеко за тридцать. Были и молодые: Юра Глухов, Вася Бойко, Петя Русаков, Леша Беломоин...  Газета «Красная Звезда» №269 от 15 ноября 1941 года В другом окопе собрались шоферы и трактористы орудийных тягачей, подорвавшие свои машины из-за отсутствия горючего — Андрей Бабенко, Кузьма Ефимов, Андрей Кирей, Николай Козин, Иван Вальвовский, Аким Целуйко, Федор Будлянский, Илья Мымрин, Сергей Крысько, Кирсон Глызин, Александр Ковалев... Капитан останавливался перед каждой группой и говорил негромко: — Как ударят наши орудия и минометы, перебежками, перебежками. Невмочь станет, тогда ползком, ползком, ползком. Но старайтесь поближе: немцы — они боятся прямого русского взгляда. А там глушить их гранатами, гранатами, потом штык вперед... Фашисты сильны тем, что прикрываются танками, да и позиции у них удобные. За эти дни вы сами поняли, что не любят они ближнего боя. Комбат подошел к окопу, где сидели старший сержант Григорий Гелун, командиры отделений младшие сержанты Алексей Хруль, Григорий Голышев, а также саперы Прохоров и Чеботарь. Шариков оказал: — Старший сержант Гелун! — тот тяжело поднялся. — Назначаю тебя командиром роты. Возглавишь прорыв... — Есть! — устало сказал он. Приказ командовать ротой он принял спокойно, как должное. На его угрюмом, замкнутом лице не дрогнул ни один мускул. Наверное, потому, что роты-то никакой не было, а был только сборный взвод, остаток от всех рот. Ну, а взводом он командовал уже неделю. За неделю же приобрел столько знаний, что мог бы повести в бой и батальон.  Газета «Красная Звезда» №299 от 20 декабря 1941 года Приготовились к открытию огня расчеты орудий сержантов Василия Богословского, Кузьмы Москвина, Василия Груздева. Достаточно мин было у Василия Сазанокова, Василия Соломкова, Анатолия Косолапова. Ждали сигнала... ...Сначала ударили гаубичные пушки и снаряды стали рваться между Ширинским лесом и западной окраиной Спасского. Потом взрывы загремели на восточной стороне. В голубом небе, вдалеке, за селом, прочертила дымовые линии серия зеленых ракет и комбат Шариков отдал команду: — Огонь! ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ В. П. КОЗЛОВА
«Мы приготовились к атаке — прорыву на Спасское. К последней, решающей. Увидев комбата в окопах, рядом с собой я поверил, что теперь мы прорвемся. Понимал: не все. Кто-то из нас — он или вот он, может я — останутся лежать с теми, кто пал в первых двух атаках. А сам я, даже перед броском на пулемёты, не верил, не чувствовал, что меня может убить. Но если вначале, не веря в свою гибель, я все-таки боялся ее, то теперь, после девятидневных боев, после гибели на моих глазах десятков и сотен солдат и командиров, особенно последнего, комроты, старшего лейтенанта Веселого, когда нас оставалось всего ничего, — я больше не думал о смерти. Я будто свыкся с нею и, если бы она все-таки настигла меня, я уже был готов к ней. Думаю, что такое же состояние испытывали если не все, то многие, находившиеся в тот момент, со мной.Рядом со мной лежал мой земляк пулеметчик Леня Кощуркин. Он должен был прикрывать наш прорыв. Посматривая на меня как-то мягко, печально и задумчиво, он, казалось, хотел сказать что-то сокровенное, неотложное и только мне одному. Но не сказал ничего, только как-то потерянно произнес: — Ну, ладно, — и отвернулся, А я и так, по глазам, по лицу понял несказанное: «Если я погибну, а ты вернешься домой, расскажи моей Ксюше и сынишкам, как и где я умер...» Его невысказанную просьбу, я выполнил только в 1945 году...». ...Ударили по окопам врага прямой наводкой орудия прорыва, у которых стояли наводчики Мелентий Железнев, Станислав Березовский, Николай Белов. Открыл огонь из единственной зенитки Абрам Иванович Васильев. Завыли, пролетая через головы мины, направляемые Николаем Овириным, Степаном Петровым, Павлом Карасевым и Петром Захариным. Перед немецкими окопами вздыбились взрывы. Их сплошной грохот отдавался в сердцах холодящими толчками.  Газета «Красная Звезда» №299 от 20 декабря 1941 года Старший сержант Григорий Гелун стоял во весь рост в окопе — тот и до пояса ему не доходил — как бы отрешенный от всего, докуривал цигарку. Потом вылез из окопа и пошел. Он не подал никакой команды, только взмахнул рукой. И поднялись солдатские фигуры из окопчиков, щелей, воронок от снарядов слева, справа, замелькали среди деревьев; полупригнувшись, побежали бойцы, еще не стреляя, хотя навстречу им хлестанула пулеметная строчка. Пробежав от леса, может, сто, может, меньше или больше метров, залегли рядом с трупами погибших ранее товарищей: дальше не пускали разрывы своих мин. Дав наступавшим несколько минут передышки, минометчики перенесли огонь дальше. И хотя пулемет врага продолжал строчить, было видно, как трусливо огрызаясь из автоматов, попятились немцы. Вновь поднялись и — вперед! Бойцы, казалось, с огромным усилием вдавливались во что-то плотное и горячее, вдавливались лицом, грудью, всем телом... Казалось, стоит ослабить бег и это «что-то» отбросит их назад, к Ширинскому лесу. Поэтому бежали с неудержимой силой, сквозь ошеломляющие грохот и трескотню, сквозь пули и осколки, сквозь ругань и крики. Бряцая дисками в брезентовой сумке, вобрав голову в поднятые плечи, бежал и ездовой Некрасов, забыв о своем радикулите. Но в какую-то минуту, вдруг неловко крутанувшись на ходу, вы¬бросив руки вперед, словно хотел опереться на воздух, он упал. Упал, как подкошенный...» ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ В. П. КОЗЛОВА
«Мы вырвались из Ширинского леса. Я споткнулся о какой-то ящик и упал. Поднимаясь, я увидел лежащего бойца лицом вниз. Линялая пилотка съехала с головы. По наушникам, зажатым в левой руке, по растрепанным черным волосам, смоченным черной кровью, узнал начальника полковой радиостанции Николая Семеновича Федотко. До последней минуты жизни он держал связь со штабом дивизии, корректировал огонь невидимых гаубичных орудий. Я немного задержался, чтобы определиться. В нескольких метрах, на бруствере, — разбитый пулемет, который преграждал нам дорогу, цинковая коробка с лентами. А вот и сам пулеметчик, желтоволосый, с черно-серым лицом, с широко открытыми белыми мертвыми глазами. Кто-то из наших достал его гранатой. Тлеет на нем серо-зеленая шинелишка, пахнет горелой шерстью, порохом и еще чем-то мертвым. В окопах в разных позах убитые немцы.Гребень небольшого холма сбегает вниз. Километрах — в двух деревушка с церковной колокольней (потом узнал, это и есть Спасское). Туда бегут немцы. Мы слабо преследуем их. Но не добежав до первых изб, почему-то немцы залегают. Спинами к нам. Слышится частая дробь родных «максимов». Гитлеровцы начинают расползаться налево и направо, потом бегут. Из деревни вышла цепь бойцов 329-й дивизии. Комдив Мартиросян сдержал свое слово — прорвал кольцо окружения 817-го стрелкового полка...»  Газета «Красная Звезда» №299 от 20 декабря 1941 года ... Вышедшие из окружения собрались у крайней избы вокруг старшего сержанта Гелуна. С непокрытой головой он сидел, обессиленный на обрубке дерева и глядел на убитого капитана Шарикова, лежащего на плащ- палатке. Полукругом стояли солдаты, молча и жадно дымя махоркой. Их охватывало странное, непередаваемое чувство. Странное потому, что оно было противоречивым. Они радовались: кончилось то, что изнуряло их напряжением, что ежеминутно грозило гибелью. Их солдатская честь была удовлетворена — они выстояли до конца, никто не может упрекнуть их в малодушии. И все-таки там, в лесу, и здесь, в поле перед деревней, каждый оставил частицу сокровенного, глубоко личного, отчего чувствовалась полная опустошенность. Оставшиеся за ними родные мертвецы взывали к уцелевшим. Они слышали этот зов — зов своей совести. И молча, каждый в отдельности говорил: — Мы вернемся, непременно вернемся! Так они думали. И понять их мог лишь тот, кто сам пережил подобное, доставшееся на долю 817-го полка... ... Подошел офицер из части прорыва, спросил: — Где командир? Словно проснувшись, поднялся старший сержант Григорий Гелун, подошел к телу комбата, опустился своей нескладной фигурой на колени и стал негнущимися руками расстегивать ремни портупей на шинели. Достал полковое Красное знамя. Оно было пробито в двух местах и обагрено запекшейся кровью. Гелун поднялся, повернулся к офицеру и, забыв, что на нём нет пилотки одной рукой прижал знамя к груди, другой — отдал воинскую честь. — Сколько же вас осталось, старший сержант? Гелун взглядом обвел окружавших его. С минуту длилось молчание. — Понятно, товарищ! Стройте бойцов и ведите к церкви, к машинам. Об остальном мы позаботимся. По пути в Пронск, в район сосредоточения 10-й армии, в деревне Гетмановка, мстя за погибших товарищей, дальневосточники разгромили штаб 29-й моторизованной немецкой дивизии, захватив документы и топографические карты. Все это было доставлено командующему 10-й армией Ф. И. Голикову. Послесловие Г. О. Мартиросяна
Теперь, спустя десятилетия, многое, ранее неизвестное, стало явным и об этом, в какой-то мере, поведали мемуары известных советских полководце Великой Отечественной войны. Даже я, командир стрелковой дивизии, которая находилась в непосредственном подчинении Ставки Главного Командования и которую перебрасывали с одною фронта на другой, из одной армии в другую, только спустя годы после окончания войны узнал, какую роль сыграла наша дивизия в те тяжелые и страшные дни Подмосковной битвы,Вот что писал о том времени командующий тогда Западным фронтом Г. К. Жуков в своём донесении в штаб Ставки Верховного Командования: «Отход войск левого фланга увеличил разрыв между 50-й армией Западного фронта и 3-й армией Юго-Западного фронта, отошедшей на юго-восток. Между двумя фронтами образовалась брешь шириною до 50 км. В нее и пытались прорваться гудериановские войска. Это создало большую угрозу не только фланговым группировкам фронтов, но и Рязани, где в то время сосредоточивалась новая армия резерва Ставки Верховного Командования. Поэтому решением Ставки для прикрытия образовавшейся бреши между Войсками фронтов, из ее резерва была направлена 239-я стрелковая дивизия сибиряков, которой командовал полковник Г. О. Мартиросян. С 16 -го ноября ее полки начали выгружаться на станции Узловая и с ходу направлялись в назначенные районы...» (Центральный Архив Министерства Обороны, фонд 405, опись 9783, дело 3, лист 4).  Г. О. Мартиросян …Получив от представителя Ставки приказ об обеспечении стыка между Западным и Юго-Западным фронтами, я подчинил себе вышедшие из окружения в моей полосе обороны около трех эскадронов 41-й кавалерийской дивизии третьей армии Юго-Западного фронта, а также танковый батальон 108-й танковой дивизии и отдельные подразделения 299-й стрелковой дивизии. Натиск гитлеровцев был приостановлен и сдержан. 19 ноября 239-я стрелковая дивизия вместе с присоединившимися частями перешла в наступление и нанесла удар по правому флангу 53-го армейского корпуса врага, тем самым ослабив удар немцев на Тулу... «Активными действиями 239-я сд улучшила положение левофланговых частей 50-й армии и выполнила поставленную задачу. Однако в дальнейшем противник обошел её с флангов и окружил в районе Донской— Сталиногорск. Сибиряки, оказавшись в чрезвычайно тяжелом положении, сражались с исключительным героизмом. До 27 ноября части дивизии вели ожесточённые бои, но потом вышли из окружения». (Из документов Центрального Архива Министерства Обороны, фонд 353, опись 5866, дело 8, лист 12).  Газета «Красная Звезда» №279 от 27 ноября 1941 года Мужество, твердость, проявленные воинами 239-й, вынужден был признать и противник. Вот, что писал в своих воспоминаниях командующий 2-й танковой армией Г. Гудериан: «О достоверности полученных мной сведений свидетельствовали многочисленные трупы немецких солдат. Я постарался ободрить личный состав и заставить забыть его свою неудачу. Сибиряки ускользнули от нас, правда, без своего тяжелого оружия и автотранспорта, а у нас не было сил их задержать. Это было самым печальным событием того дня (27 ноября)». Гитлеровский генерал, войска которого понесли большие потери, утешается тем, что сибиряки «ускользнули» без своего тяжёлого оружия и автотранспорта. На самом деле события развертывались так. Когда в бою под Ширинским лесом, у деревень Спасское и Ольховец, мы выручали из окружения 817-й стрелковый полк, у бойцов почти не было боеприпасов и продовольствия. В дивизии скопилось более тысячи тяжелораненых. Мы не допускали и мысли оставить их в лапах врага. В этих условиях штабом дивизии было принято решение закопать всё тяжелое оружие, но забрать всех раненых и пробиваться в восточном направлении в район г. Пронск—Михайлов.  Битва под Тулой закончилась — безнадежно увязли в снегу и льду. Победила зима. Фото из книги «The German 3rd Panzer Division in World War II» В бою под Спасским нами полностью был разгромлен 71-й полк 29-й моторизованной немецкой дивизии вместе со штабом. Воины захватили в качестве трофеев полковое знамя, полковую артиллерию и два дивизионных орудия, два семитонных грузовика с продовольствием и около 50 грузовых автомашин. Вот на них-то мы и погрузили своих раненых и с боями двинулись по тылам противника на соединение с нашими войсками. Немцы думали, что с нами покончено в районе Донского и Сталиногорска, поэтому неожиданным был удар с тыла в районе деревни Гетмановка. А позже, когда 239-я перешла в наступление, она отыскала всю материальную часть, закопанную в Ширинском лесу и применила её в дальнейших боях...  Братская могила в г.Узловая Источник - Общественно-политическая газета г. Донской Тульской обл. «Донская газета» ноябрь-декабрь 1985 г. (№№132 (8286) - 155 (8309)) Использованы фото: архивных газет «Известия» и «Красная звезда» книги «Armored Bears: The German 3rd Panzer Division in World War II» Сайта «Сталиногорск 1941» Дивизия стояла НАСМЕРТЬ — ч.1 Дивизия стояла НАСМЕРТЬ — ч.2 | |
| Категория: История родных мест | Просмотров: 3562 | Добавил: foxrecord | Рейтинг: 5.0/2 | | |
| Всего комментариев: 3 | |||
| |||
